Открытие Сибири
Шрифт:
Каждый, кто работал с наскальными рисунками, знает, как нелегко иногда распознать подлинные контуры древних изображений, как много зависит и от субъективного их восприятия, от индивидуального подхода, от игры солнечного света. И конечно же, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Сколько раз, снова и снова посещая писаные скалы Сибири, убеждаешься в справедливости этой старой пословицы! И каждый раз по-новому читаешь свои старые, давно известные рисунки. Так и на этот раз.
Некоторые рисунки были уточнены. Рядом с другими оказались новые, не столь отчетливо выбитые, сглаженные временем, такие, которые не заметили
Главная цель достигнута: увидели рисунки Ярминского порога. Вот уже показался издали контрастно-темный на белом снегу скалистый невысокий обрыв. На нем еще заметен первый обведенный Мазиным, а до него Пугачевым рисунок, изображающий оленя, точнее лося. Вероятно, самку или молодого зверя. Так легко и грациозно очерчено его тело, так легко и вольно шагает он по своей скале!
Каждый, кто выслеживал древние наскальные рисунки, неделями гнался, подобно первобытному охотнику, за этими рисунками-лосями, поймет волнение и радость встречи с оживленной некогда рукою предков скалой.
Вспоминаю дискуссию при защите докторской диссертации одного печальной памяти «искусствоведа-философа», который пытался «доказать», что все первобытное пещерное искусство выдумано, фальсифицировано злыми «аббатами». Тогда поднялся знаменитый наш художник-анималист В. Ватагин и сказал, что завидует художникам палеолита, учится у них жизнерадостному мастерству реалистической передачи звериного мира далекой ледниковой эпохи.
За первым зверем последовала целая группа таких же изображений на соседней ярминской скале. За ними вторая, еще более многочисленная, но столь же древняя и даже, может быть, более древняя. Об этом свидетельствовала сама поверхность древних изображений. Рисунки наскальных фигур в некоторых случаях сохранились столь неясно, были так сглажены временем, что только при боковом свете, позволившем отчетливо выявить все мельчайшие неровности скалы, выступили контурные желобки, которыми обозначены очертания звериных фигур — тех же лосей.
А над всем этим множеством рисунков великолепно выступала самая крупная и наиболее отчетливо выбитая фигура красавца лося. У него тщательно обозначена не только большая голова, не только раскрытая пасть, но и чудно очерченная нижняя губа. Разумеется, верхняя губа тоже.
Так с первого взгляда стало очевидно, что вся серия лосиных фигур была произведением не одного какого-то мастера первобытной эпохи, что к этой скале поколение за поколением, род за родом приходили древние охотники и оставляли на ней знаки своего пребывания, свои рисунки.
Это еще нагляднее, еще полнее представлено на соседней большой композиции с лосиными фигурами. Перед нами снова лоси. По-прежнему лоси. И только они одни. Но какие разные! Как своеобразно понимали свою задачу древние мастера разного времени, работавшие на этой плоскости. Один рисунок явно наслаивался на другой, контуры одного зверя самым неожиданным, но счастливым для исследователя образом пересекали другую фигуру.
Первая и вполне законная мысль, возникавшая при взгляде на эту композицию, была мысль о палимпсестах, о пергаментных рукописях, исписанных руками средневековых писцов, которые счищали античные тексты, стихи Сафо, гекзаметры Гомера, чтобы изложить собственные трактаты.
Древние мастера петроглифов поступали еще проще. Они выбивали свои рисунки прямо на древних фигурах, а иногда «улучшали», «реставрировали» их на свой манер, дополняли своими деталями или вписывали в готовые контуры. Так получилось, например, с удивительными рисунками на Ушканьих островах в Долгом пороге на Ангаре. Там из носорогов получились… лоси!
И здесь видно почти то же самое. Одна лосиная фигура, более крупная, пересекает вторую, меньшего размера. При этом нижний лось оформлен реалистически, с живым и чистым чувством реальности. Второй же, верхний, зверь схематичен. Над ним работал, пользуясь опять-таки языком нашего времени, своего рода абстракционист или формалист.
Еще более удивительное существо получилось на той же плоскости, где, по-видимому, в контуры более ранней фигуры вписана была другая, изготовленная по формалистическим нормам, как и на первом рисунке: не сразу можно понять, где голова зверя, где зад!
Конечно, непросто разобраться в разновременных наслоениях. Мастера петроглифов не стремились закрепить авторство подписью, да и не имели такой возможности. Время письменной истории еще не наступило для них, да и для их потомков. Тем не менее, сравнивая одни рисунки с другими, ангарские с ленскими, удинские с забайкальскими, можно обнаружить своего рода ариаднину нить в пестром калейдоскопе стилистических манер и трактовок одного и того же сюжета — лося.
Теперь известно, что было время подлинно великого реалистического искусства лесных охотников Сибири. Время расцвета неолитической культуры каменного века, когда целые скалы, подобно Ярминской, покрылись художественно выполненными изображениями таежного владыки — сохатого, соперника медведя за власть над тайгой.
Но медведь появляется на скальных плоскостях таких картинных галерей крайне редко. Лось же абсолютно господствует, его фигур здесь буквально не счесть. Это объясняется реальным значением лося в жизни, в экономике, а соответственно и в духовной культуре, в мировоззрении, в верованиях и культе лесных племен.
Во всех случаях, где на скалах Восточной Сибири появляются лоси, во все времена смысл этих рисунков остается одинаковым.
Озабоченные завтрашним днем, судьбами своей родовой общины, жители тайги устраивали ежегодные весенние торжества с целью возрождения зверей и умножения охотничьей добычи. Иначе, по их понятиям, грозила беда, голодная смерть. Такова была экономическая теория каменного века.
Лесные охотники видели в лосе не только источник пищи, но нечто несравненно большее. Мифический зверь лось был в их глазах самой вселенной. Как это ни удивительно для современного человека, вселенная мыслилась как живое существо, как лосиха. Все три мира вселенной: небо, средний мир — наша земля, воображаемая подземная страна мертвых — преисподняя, представлялись в образе лося.
Новым тому свидетельством служат замечательные фигуры лосей на Ярминском пороге.
Лось и на протяжении последующих тысячелетий, во II и I тысячелетии до нашей эры, иначе говоря, в раннем и позднем бронзовом веке Восточной, а также Западной Сибири оставался, правда, уже не единственной, но все-таки заглавной фигурой. Только со временем рядом с ним выступил человек-дух, хранитель зверей и хозяин тайги. Одновременно появилась, с течением времени все более усиливаясь, новая художественная тенденция к схематизации образа лося. Так и получились, очевидно, загадочные палимпсесты Ярминской скалы.