Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей
Шрифт:
— Честное слово! — захныкал авангард.
Никита и Петька не оглядывались. В клубе так и так драки не будет. Года полтора назад не выдержали — сшиблись и всей толпой были изгнаны из клуба. Додрались на улице. А потом сидели у окон на траве и слышали только музыку да взрывы. Шел фильм «Два бойца».
Рагозинцы галдели целый час, вспомнили и про «белоглинскую шпану», и про облаву на рыжих и очень туманно заявили, что путешественников у них в Рагозинке сколько угодно, что даже один у них сбежал в Турцию, воевать… Но уж это было такое вранье, что не стоило на него отвечать.
С
Курдюковцы понимали, что явились с запозданием, и не галдели. Следующими расселись туринцы. Туринцы вообще не скандалили. Пока они узнавали о предстоящем сеансе, лучшие места всегда бывали уже занятыми.
За час до начала пришел Володя-киномеханик. Собрал у представителей деревень деньги за все общество и стал у входа. Начали прибывать взрослые. Потом, когда стало темнеть, Володя доверил билеты Федьке дядьки косого Андрея, сам в несколько минут установил динамо, и под жужжание мотора в клубе зажглась над киноаппаратом электрическая лампочка. На электрическую лампочку, как и на экран, тоже можно глядеть без конца. Будто подмигивает она и будто разговаривает с тобой.
Эта лампочка и погубила белоглинцев. Лампочка да еще то, что на лавках для десяти — двенадцати человек они уселись все двадцать пять, и потому сидели, как сжатая пружина.
Неожиданно упереться ногами в зад впереди сидящего и столкнуть его с лавки, а самому в том же рывке усесться на его место — прием этот был не новым, но употреблялся он обыкновенно в самом начале сеанса, когда гасла лампочка, но еще не вспыхивал экран. Потом все уже накрепко хватались за свои лавки, и хоть ты десятью ногами упрись — никого не сшевельнешь.
То ли у рагозинцев был уговор с туринцем, что крутил динамо, то ли еще что — лампочка вдруг погасла прежде времени, и в тот же миг сработала закономерность напряженной пружины: все белоглинцы очутились на полу. Свет опять вспыхнул через несколько секунд, но к этому времени в первом ряду уже сидели рагозинцы, во втором — рагозинцы и курдюковцы, в третьем — курдюковцы и туринцы. На первой лавке из белоглинцев остался один Колька тетки Татьянин, который вообще ни на мгновение не переставал держаться за свое место. Однако, увидев, что остался в одиночестве, Колька сам спешно покинул драгоценную лавку.
Петька вскочил с полу и ринулся было на агрессоров, но вовремя сообразил, что затевать сейчас драку, на виду у взрослых, — верное средство быть выставленным из клуба. К тому же все ряды теперь были заняты автоматически сместившимися вперед курдюковцами и туринцами.
— Встречу — убью, — пообещал Петька Малыге.
— Молчи, путешественник! — с оттенком уважения обозвал его Васька Малыга.
Петька на минуту забыл о своей загадочности. И, сразу опомнившись, с достоинством отвернулся, с достоинством отошел и сел на полу перед самым экраном. Никита сел рядом. И все белоглинцы уселись вплотную на полу. Ничего не поделаешь — прием был
Анка снова одерживает победу
Преимущество сидения на полу выявилось очень скоро. События разворачивались перед самым Петькиным носом, и он мог даже участвовать в них. Когда на экране появлялись красные конники, появлялась и Петькина макушка, чуть покачивающаяся в такт аллюра. А рядом появлялись макушки Никиты, Мишки, Владьки, еще чьи-то. С белогвардейцами макушки не хотели иметь ничего общего и исчезали.
Но страсти накалялись мало-помалу, и сначала на полу и в первых рядах поднялся ропот, а затем он перешел в воинственный рев, и когда на экране появился белогвардейский полковник, что-то наигрывающий на рояле, Петька не выдержал, под единодушный крик белоглинцев: «Бей!» — вскочил и, ушибив кулак, заехал толстому белогвардейцу в ухо.
Взрослые не очень любят кино: им каждый месяц подавай новое, тогда они пикнуть не дадут. А тут лишь одобрительно зашумели, чего, впрочем, Петька расслышать не мог. Его поступок воодушевил впереди сидящих: все разом повскакали с мест, все заревели громче прежнего:
— Бей гада!
И град сногсшибательных ударов обрушился на то место, где должен был восседать толстый полковник, поскольку сам он в это время замелькал уже на спинах и затылках белоглинцев. Кто-то разок даже двинул Никиту между лопаток по внезапно появившемуся там лысому черепу полковника.
Страсти сорвали с первого ряда рагозинцев. Но Петька и остальные белоглинцы вовремя обернулись и, разгоряченные боем, с успехом сразились на два фронта.
Малыга отлетел на свое место под тот же возглас: «Бей белогвардейцев!» Но тут в углу экрана мелькнула бородатая физиономия денщика, и белоглинцы разом плюхнулись на пол, разом стихли из уважения к солдату.
Новая волна страстей начала разрастаться уже после того, как денщик сдался в плен.
«Психическую, говоришь? — переспросил Чапаев. — Ну, что ж…»
И все в зале закричали:
— Давай психическую!..
— Давай!..
И залился тоненьким смехом Борька конопатый.
— Давай психическую, белятина! Беляки «дали» психическую.
И когда еще только появились у горизонта ряды белых офицеров, все кричали:
— Не стреляй, Анка!..
— Ближе подпускай гадов!
Но едва ряды офицеров надвинулись близко, все в напряженной тревоге замерли. «Может, все-таки пора уже стрелять?..» Мало ли что удалось в прошлый раз. Ведь вон они уже совсем рядом и — нога в ногу — не дрогнут!..
— Стреляй, Анка! — почти со слезами попросил кто-то из второго ряда.
И Анка нажала на гашетку.
Крик облегчения вырвался в рядах перед экраном:
— Ур-ра!..
А потом появился Чапай в бурке, и белоглинцы замахали руками перед экраном, настигая невидимыми шашками удирающих беляков.
— Молодец, Анка!..
— Бей белогвардейцев!..
— Ур-ра!..
Двадцать четыре Чапая и один Петька-ординарец
Сеанс закончился во втором часу ночи.