Откуда соколы взлетают
Шрифт:
— И у мусульманской мечети, глядите, тоже дома-хоромы да кирпичные лавки. Чьи они? Богатых иноверцев. Их соплеменникам из мазанок ходу сюда нет, разве что для найма в работники.
Вот так. А ведь на одной земле и под одним солнцем все живем.
— А с кем расправились белочехи, когда в станицу нагрянули? Из богатых кто-нибудь пострадал?
— Прочитайте фамилии на памятнике: братья Федор и Яков Бухаровы, Сабир и Нагмеджан Музафаровы, Николай Фомин, Султан Салимов, Самигулла Габайдулин, Алексей Гуреев… Все из бедноты, из активистов
Более двух часов продолжалась на берегу беседа. И мудреное название предмета «Обществоведение» стало близким и понятным каждому.
И потом, позднее, о каких бы глобальных проблемах ни говорил Василий Павлович, он умел их сфокусировать, как через увеличительное стекло, на местной жизни, на местных примерах так, что даже самые сложные вопросы становились ясными. Все понимали, что борьба за новую жизнь идет не где-то вообще, а в родной станице, в стенах школы, в клубе, на улице и даже в семьях.
Время было переломное, архисложное. В декабре 1927 года прошел Пятнадцатый съезд партии, принявший решение о всемерном развертывании коллективизации сельского хозяйства и подготовке наступления социализма в стране по всему фронту. По станице и в округе ползли слухи, суждений и кривотолков было много. Райком партии в проведении разъяснительной работы часто использовал преподавателей и комсомольцев ШКМ. Партийная ячейка школы совместно с комсомольской вела большую агитационную и разъяснительную работу в Зверинке и селах района.
С докладами по политическим вопросам чаще всего выступал Василий Павлович Яковлев; о преимуществах коллективного ведения хозяйства — директор школы Маляревский. Агитбригада давала концерт. Начинался он «живой» газетой «Посторонись соха — трактор идет!» Под балалайку и гармонь исполнялись сатирические частушки и куплеты школьных поэтов Григория Шмакова и Тимофея Немцова. В них остро высмеивались кулаки и их подпевалы, бичевались зажимщики хлеба, неплательщики налогов, носители бытовых пороков. Нередко попавшие под критику тут же покидали зал под смех и аплодисменты односельчан. Агитбригада призывала объединяться в товарищества по совместной обработке земли, создавать колхозы, продавать излишки хлеба государству, вела большую антирелигиозную пропаганду.
Учителя ШКМ готовили в клубе и школе вечера и диспуты, читательские конференции, вовлекали в них ребят, и те быстро втягивались в общественную работу: самостоятельно готовили рефераты, выступали, горячо отстаивали свое мнение. Словом, быстро взрослели.
В январе 1928 года группу активистов ШКМ принимали в комсомол. Список кандидатов в комсомольцы, среди которых были и братья Кравченко, за неделю вывесили в школьном коридоре. Предлагалось всем, кто знает что-либо порочащее этих ребят, написать письмо в комсомольскую ячейку или выступить на собрании. На собрание пришел председатель райкома ВКП(б) Федор Ефимович Скрипниченко. Все школьники волновались и переживали за товарищей. Но все обошлось как нельзя лучше. О Грише Кравченко говорили с похвалой, единогласно приняли в Союз и сразу же ввели в актив, избрали заместителем секретаря школьной ячейки.
У Гриши в удостоверении об окончании школы записано, что за годы учебы он был «председателем школьной кооперации, председателем хозкомиссии, членом педсовета, начальником районного штаба «легкой кавалерии», секретарем ячейки ВЛКСМ, зам. секретаря райкома комсомола, уполномоченным РК ВЛКСМ, РК ВКП(б) и РИКа по кампаниям».
Наиболее активных и подготовленных комсомольцев нередко направляли с поручениями райкома комсомола или райкома партии вместе с коммунистами в деревни для политической работы.
Однажды Григорий Шмаков и Григорий Кравченко были командированы райкомом в село Редуть в помощь сельсовету для заготовки семян. Как вспоминает Шмаков, Гриша проявил себя там заправским агитатором. Он давал обстоятельные ответы на все вопросы, а когда вступал в спор, выдержка не покидала его.
Уже в начале собрания кулак Баранов внес предложение сделать самообложение равным с каждого двора.
— Понемногу все дадим, все поделимся с государством.
— Такое предложение не пройдет, — возразил Кравченко. — Размер самообложения будем исчислять с посевной земли, по два пуда с десятины.
— Это, что же, я должен сорок пудов отдать, — возмутился Баранов, — столько же, сколько десять лодырей, сеющих по две десятины?
— Нет, кто сеет меньше трех десятин, взносами вообще нельзя облагать. Им бы семьи свои прокормить да на посев семян наскрести. Что свыше трех, то и облагать. А у кого под двадцать десятин пашни, то наверняка он их с помощью всей деревни обрабатывал. И хлеб, значит, не только его, но и общественный. Вот для общества и пожертвовать надо.
Собрание проголосовало за предложение представителя района. Но Баранов не сдавался и задал Кравченко провокационный вопрос:
— Товарищ агитатор, правда ли, что в социализме, который вы собираетесь строить, все из одного котла станут есть и женки для всех будут общие?
Население Редути большей частью было из старообрядцев, и расчет Баранова был прост: сбить Григория с толку, воспользовавшись его неопытностью, опорочить новый строй, а того и гляди решение о самообложении смазать. Баранов ехидно улыбался. Людей много. Все напряженно ожидали.
— А мы, гражданин Баранов, не раз слышали такие вопросы, — наступательно начал Григорий. — Их задавали еще в гражданскую войну именно те, кому не по душе Советская власть. Сейчас их задает тот, кто против борьбы народа за перестройку всей жизни на основе коллективизации. Вот и придумывают кулаки всякую ересь про социализм и про новую жизнь. Да и вам, гражданин Баранов, видимо, нравятся такие басни!
Когда беседа закончилась и Григорий ушел с председателем в сельсовет, Шмакова окружили односельчане, родом он был из Редути, и наперебой спрашивали: