Откуда соколы взлетают
Шрифт:
Школа существовала всего лишь двадцать лет, но ее инструкторы и выпускники вписали в историю русской и мировой авиации уже немало славных страниц. Константин Константинович Арцеулов в 1916 году открыл «тайну» штопора. Василий Андреевич Степанчонок в 1928 году выполнил мертвую петлю Нестерова на планере, многие летчики совершали сверхдальние и высотные полеты.
Успехи молодой советской авиации удивляли весь мир. За короткий период был сделан крупный шаг в самолетостроении. Появились истребители и бомбардировщики советских конструкторов, не уступающие по летным
В тот год Качинская школа пилотов переходила на уплотненную программу подготовки. Срок учебы в ней сокращался с трех лет до одного года, но программа расширялась. Ввели парашютное дело. Увеличили время строевой подготовки. Курсанты должны были в течение года усвоить полный курс авиационной военной школы. Для того-то и был сделан специальный набор из молодых коммунистов и посланцев Центрального Комитета комсомола.
Прибывших одного за другим вызывали в приемную комиссию. Подошла очередь Кравченко. Крепко сложенный, невысокого роста, с чуть прищуренным взглядом зеленоватых глаз, он сразу расположил к себе членов комиссии уверенностью и обаятельной улыбкой. Они почувствовали, что перед ними смелый, веселый по характеру и доброй души человек.
— Григорий Пантелеевич Кравченко, прибыл из Москвы для поступления в военную школу пилотов, — четко доложил он.
Председатель раскрыл личное дело, посмотрел документы военкомата, медицинское заключение, характеристику с места учебы и анкету. Все соответствовало требованиям к зачислению. Но председатель что-то медлил, потом со строгостью спросил:
— А не струсите, молодой человек? Быть военным — это прежде всего уметь подчинять всего себя приказу командиров. У нас нынче особые обстоятельства. За год вы должны стать хорошим летчиком. Это потребует двенадцати-пятнадцати часов ежедневной напряженной работы. Готовы ли вы к этому?
— Готов. Я сделаю все, чтобы стать хорошим летчиком. Это моя мечта и цель жизни.
— Тогда зачисляем вас курсантом военной школы пилотов. Поздравляю вас от лица членов комиссии.
Как на крыльях вылетел Гриша из дверей приемной комиссии. Радость была так велика, что он не мот и не хотел ее скрывать.
— Ура!! Меня приняли! Приняли! Я буду летать! — И он прыгал и плясал, как мальчишка.
А вечером, после бани, в новой синей курсантской форме, пристроившись у тумбочки, он писал первое письмо родным:
«Дорогие мои! Я решил стать военным летчиком. Выбор мой осознанный и окончательный. Я хочу и буду летать. Сегодня меня зачислили в военную школу пилотов. Сделаю все, чтобы стать достойным защитником Родины».
Учеба в школе пилотов началась совсем не так, как многие ее представляли.
— Каждый курсант, прежде всего, должен обладать безукоризненной военной выправкой, владеть строевой подготовкой. Без этого нет военного человека, — любил повторять начальник школы Роберт Ратауш. — Летчик лишь тем отличается от строевого командира, что умеет еще летать.
Утро начиналось на плацу, где курсанты тянули носок и в гулком марше испытывали крепость сапог. После двухчасовой строевой подготовки они занимали аудитории и изучали совершенно новые и незнакомые для большинства дисциплины: аэродинамику, навигацию, устройство авиационных моторов и самолетов. Целыми днями старательно перечерчивали в свои тетради многочисленные схемы электропроводки бензо- и маслопитания, записывали массу цифр и формуя. От напряжения тяжелела голова.
— Нас будто готовят не на самолетах — на формулах летать, — шутили курсанты.
Наконец дошли до матчасти. Учлеты готовы были дневать и ночевать в ангарах у самолетов. Скорее в небо! Но преподаватели настоятельно твердили: прежде чем летать в воздухе надо этому вначале научиться на земле.
Когда начались занятия, курсанты поочередно забирались в кабину, осматривали приборы, отжимали и опускали педали, ручку управления, запоминали положение сектора газа, капота двигателя относительно горизонта и другие премудрости.
На инструктора смотрели, как на бога. У него учились поведению в кабине, управлению машиной при пробежках по земле, с ним поднимались первый раз в небо, от него получали добро на самостоятельный полет.
С инструктором Григорию Кравченко повезло. Они даже были чем-то похожи друг на друга. Максим Константинович Моисеев тоже был невысокого роста, крепкого телосложения, с доброй, постоянной улыбкой на лице. Он с симпатией относился к Григорию, но почувствовать это не давал. Был честным в оценках, справедливым и ровным в отношениях.
— Ну, Кравченко, давай на рулежку! — дает он команду. — Упражнение номер один.
Григорий на малом газу ведет самолет по беговой дорожке, делает плавный разворот и по прямой рулит к исходной точке, безукоризненно выдерживая направление. Получается у него на зависть хорошо.
— Добро! — кричит инструктор. — Теперь добавь газку, давай номер два!
Кравченко дает газ, увеличивает скорость, и самолет поднимает хвост, несется по прямой, готовый вот-вот оторваться и полететь. Но этого не произойдет, у самолета на крыльях снята часть оперения.
Так повторяется много раз, пока курсант привыкает делать «наземный взлет» почти автоматически.
— Хорошо, Кравченко, молодец!
— А еще можно разок?
— Хватит. Останется время, еще разрешу. А пока отдыхай.
Моисеева радовала настырность и неутомимость Григория в овладении самолетом. Все зачеты учлет выполнял только на «отлично». Получив «хорошо», он выпытывал у инструктора свои недочеты, просил разрешения пересдать. И пересдавал, действительно, без задоринки.
И вот впервые инструктор Моисеев поднимает Кравченко в воздух. За штурвалом он спокоен, и Григорий старается не пропустить ни одного движения наставника. Они набирают высоту и делают плавный разворот по кругу. Григорий смотрит за борт и захлебывается от восторга. Внизу земля, и все на ней кажется сказочно-прекрасным.