Отличный парень
Шрифт:
Ему нравилось ее гибкое и стройное тело. Он охотно бы снова заключил ее в объятия.
— Нет, — сказала она. — Это лишнее. Физическая сторона любви нам уже известна. А поговорить мы всегда успеем. Провести вместе ночь… Мне кажется, что самое непривлекательное в замужестве, так это спать в одной постели с посторонним человеком.
Роберт рассмеялся.
— С посторонним?
Она уже натянула пуловер.
— Ты никогда не носишь лифчик? — спросил Роберт.
Она принялась расчесывать волосы.
— Нет.
И вдруг:
— Вы кто — правый или ультраправый?
— Знаешь, я и политика… Мне она
— А мне нет… — произнесла она, откидывая назад светлые пряди. — И раз вас выбрал мой отец, значит, вы правый… Однако мне хотелось бы уточнить: вы — умеренно правый или крайне правый?
— И кого же ты называешь правыми?
Повернувшись, она посмотрела ему прямо в глаза:
— Вы будете шокированы…
Он пытался шутить:
— Нет, не буду… Выкладывай…
— Всех тех, кто хочет быть святее папы римского, кто лижет зад любой власти, будь она богом данная или республиканская. Одним словом, представителей того круга, к которому я принадлежу от рождения.
Она старательно подбирала слова, чтобы не шокировать его своей прямолинейностью.
— Ты еще слишком молодая, чтобы произносить подобные непристойности с таким удовольствием.
— Я произношу их в соответствии с темой разговора. Когда мне хочется блевать, я делаю это открыто, без ложной скромности. Хотя могла бы попросить пакет и использовать его втихаря. Католик-интегрист [1] вызывает у меня приступ морской болезни…
1
Интегристами называют правых католиков — последователей кардинала Лефевра, не принявших постановление Второго Ватиканского собора. (Здесь и далее прим. ред.)
— Зачем нападать на этих людей… Они имеют полное право…
— Быть еще большими реакционерами, чем сам папа римский? Католик-интегрист борется за возвращение сутаны. Он приходит в ярость, когда видит крест на пиджаке кюре вместо ордена Почетного легиона, и трясется от злости, если какой-нибудь священник женится.
— Чего же ты хочешь? — воскликнул Роберт. — Католик-интегрист по-своему прав. Кто запретит ему осуждать пасторов новой волны? Он ратует за возвращение сутаны и в то же время признает, что армия должна носить военную форму.
— Нельзя спасти душу лишним лоскутом материи!
— Чтобы открыться, душе нужны особые декорации. Вот почему испокон веков церкви украшаются внутри и снаружи.
— Ха-ха! — фыркнула она. — Я теперь вижу, почему мой отец выбрал именно вас…
— Он меня не выбрал…
— Тогда, если хотите, можно сказать по-другому: я знаю, почему вы понравились ему.
— Мы не говорили с вашим отцом о религии…
— Послушайте меня, — произнесла она ровным голосом. — Я согласна, мы поженимся. Только потом я не хочу вести никаких душещипательных разговоров о семье, родине, религии. Я не считаю основополагающими эти понятия. Последними часто прикрываются, чтобы эксплуатировать человека.
— Боже! Как ты еще молода! — воскликнул он.
Резким движением она освободилась от его рук, державших ее за плечи.
— Оставьте меня в покое с моей молодостью!
Он снова взял ее за плечи и легонько встряхнул.
— Постарайся
Она прервала его:
— Вы почувствуете себя поднявшимся на ступеньку выше по социальной лестнице, если назовете дерьмо экскрементами?
Он воскликнул:
— А ты посчитаешь себя революционеркой, если поступишь наоборот? Не думаешь ли ты, что я женюсь на тебе, чтобы ежедневно выслушивать подобную чушь? Что касается политики, то мне необходимо лишь одно — не жить при коммунистическом режиме. А все остальное…
— А если коммунистический строй — это как раз то, о чем я мечтаю? Смести всю эту грязь, которую я вижу… Вокруг… Каждый день…
— Ты, моя крошка, путаешь коммунистическую партию со Средиземноморским клубом, — сказал он.
Он удивлялся самому себе. Зачем он ввязался в этот бесполезный разговор? Бежать отсюда, спасаться, пока не поздно. Общение с этой сумасшедшей девицей не сулило ему ничего, кроме неприятностей. Возможно, очень больших. И все же девушка казалась ему прелестной в своей наивной борьбе с ветряными мельницами. Он добавил:
— У твоих друзей-коммунистов очень странная метла: с одной стороны, она метет, а с другой — заметает…
— Давайте договоримся раз и навсегда. Вы никогда не будете касаться моих политических убеждений. Они не изменятся.
— Мне нет дела до твоих политических убеждений. Ты сама завела этот разговор.
— И второе. Вы дадите мне полную свободу…
— В каком смысле?
— Вы никогда не будете спрашивать меня о том, что я делала днем…
Хватит. С него довольно. Он оделся, а затем сказал:
— Детка, если говорить твоим языком, ты слишком зубастая, чтобы я женился на тебе. Я неплохо зарабатываю. На хлеб хватает. На жизнь не жалуюсь. Зачем мне связывать себя по рукам и ногам? Передай привет своему несчастному отцу, которого Бог наградил таким чудовищем, как ты. Я искренне сочувствую ему. Твой папенька, должно быть, сыт по горло твоими выходками. На прощание могу добавить лишь одно: проведенный с тобой час в постели доставил мне истинное удовольствие. На мое счастье, ты занималась любовью молча. И все же, несмотря на то, что общение со мной не принесло тебе радости, возможно, ты получила какой-то урок на будущее…
Он уже был на пороге, когда Анук подошла к нему. Он не поверил своим глазам. Ее лицо преобразилось, а синие бездонные глаза смотрели на него с нежностью.
— Простите меня, пожалуйста…
Дочь миллиардера смиренно стояла перед ним. Она просила у него прощения за весь тот вздор, который только что несла. Девушка почти вешалась ему на шею: «Только не лгите, что не хотите со мной еще раз переспать». Анук не произнесла последнюю фразу вслух, но ее взгляд был красноречивее всяких слов. Ее по-детски пухлые губы приоткрылись, словно для поцелуя, показывая ровный ряд белоснежных зубов. «Пожалуйста, не сердитесь». Кто еще мог бы устоять перед такой юной и прелестной особой, которая хотела… да, именно хотела во что бы то ни стало выйти замуж? Не будучи при этом ни горбатой, ни хромой, ни беременной, ни больной сифилисом?