Отличный парень
Шрифт:
— Вы не сможете так поступить со мной, — сказала я. — Я не сумасшедшая…
— Я знаю. Но почему я должен терпеть твои экстравагантные выходки? Представь себе, что твой хулиганский поступок оказался мне на руку. Я только и ждал подходящего случая, чтобы провести в офисе большую чистку. Ты помогла мне установить драконовский режим. Языки развязываются. Люди шпионят друг за другом. Мне остается только потирать руки. Ты оказала мне услугу. Неоценимую услугу. Во всех отношениях. В моральном плане я — потерпевшая сторона. В материальном — страховая компания возместит мне все убытки за ремонт моего кабинета. Картины? Должен тебя огорчить.
— Я покончу с собой…
— Палата обшита мягким материалом…
Я почувствовала запах собственного пота. Меня загнали в угол. Он был способен на все. Ему было достаточно дать взятку какому-нибудь сговорчивому эскулапу, и тот с легким сердцем подписал бы мне приговор.
— Стоит мне выйти из этого кабинета, и я сразу же обращусь к журналистам. Я буду защищаться. Я все расскажу.
— Кто тебе поверит? И кто сказал тебе, что ты выйдешь отсюда? Кто?
Он встал, закрыл на ключ дверь своего кабинета. Это была бронированная дверь, как, впрочем, и входная. Из-за ценных картин.
Мне хотелось крикнуть на весь дом: «Подлец! Вы хотите замуровать меня заживо?»
Он улыбнулся.
— Раз в жизни хозяин может позволить себе наложить секвестр… Нельзя упускать такой случай.
— Я покончу жизнь самоубийством, — повторяю я. — В сумасшедшем доме.
— Это будет не простой дурдом, а частная клиника. Гладкие стены, стальные решетки на окнах; в случае обострения душевной болезни на тебя наденут смирительную рубашку. Двери открываются только с наружной стороны. Тишина. По Парижу поползет слух, что у тебя возрастной кризис, на который наложилось умственное переутомление из-за интенсивной подготовки к экзаменам. Люди быстро забывают… Очень быстро. Кто захочет прийти тебе на помощь? Никто. У тебя нет денег. Мне же достаточно расстаться с одной или двумя картинами, и дело в шляпе…
— Вы поместите меня в лечебное учреждение за взятку?
— Все, что ты говоришь, — полный бред. Какая взятка? Громко сказано… Речь идет об оказании взаимных услуг между приличными людьми… Кроме того, ты сама даешь мне в руки все козыри: ведешь себя как последняя шлюха и водишь дружбу с левыми… Этого вполне достаточно.
Тогда я бросила ему в лицо:
— А мой ребенок?
— Какой такой ребенок?
— Тот, которого вы заставили меня выбросить на помойку.
— Будет тебе. Не стоит так драматизировать. Что бы ты делала с незаконнорожденным на руках? Что ты успела сделать в этой жизни? Получить блестящее образование? Нет. Ты и пальцем не пошевелила. Ты слишком ленива, чтобы хорошо учиться.
Мне хотелось завыть во весь голос.
— А к чему напрягаться? Вы же купили все и всех…
— Заткнись! Ты рассталась с невинностью в кабинке для переодевания на пляже, а я не похвалил тебя за столь мужественный поступок… Мне пришлось наказать тебя. Ты хочешь скандала? После всего? Не дождешься. Выбирай: психушка или завод.
— Никто не возьмет меня на работу. Всем известно ваше имя.
— На заводе меня не знают, — сказал отец. — Попробуй устроиться на конвейер.
— Вы хотите убить сразу двух зайцев? Подстраховаться
— Тогда тебе ничего не остается, как выпрыгнуть из окна, — сказал он.
Мы подошли к окну. Я распахнула его настежь. С улицы доносилась музыка. А может, из другого окна. Кто-то пел. Красивый голос. Это внизу пела няня. Любовь к жизни. Жажда жизни. Страсть. Я свесилась из окна, чтобы лучше слышать песню. И тут же почувствовала, как эта сволочь, мой отец, вцепился в мой свитер. Если бы мне вздумалось броситься вниз головой, этот бездушный капиталистический монстр удержал бы меня от рокового шага. И я была благодарна ему. Потому что люблю жизнь. Я не могла вырваться из его цепких рук. Он был способен заточить меня в тюрьму, но не позволил бы так просто уйти из жизни. На его глазах. Моя злость была сильнее чувства благодарности. Я выпрямилась и сказала:
— Я еще не готова броситься вниз. Однако отныне не чувствую к вам ни малейшего уважения. Вы и подобные вам создаете питательную среду для левого движения.
— Ты вполне созрела для дурдома, — произнес он с заметным облегчением в голосе после того, как я отошла в сторону от окна. — Пока ты носишь нашу фамилию, ты не будешь заниматься ни политикой, ни проституцией. Что же касается левого движения, то оно служит нам в качестве противоядия. Решено. Ты отправляешься в дурдом.
У меня все похолодело внутри. Этот мерзавец не шутил. Он выполнял свое обещание.
— И вы не дадите мне никакого выбора? Никакого?
Он смотрел на меня. Он думал.
— Возможно, у тебя есть выход. Если, конечно, тебе повезет. Пять дней назад во время делового обеда я познакомился с одним весьма достойным человеком.
— Каким человеком?
— Достойным. Это молодой, подающий надежды человек. Холостяк. Его родные погибли во время резни в Алжире. Все до одного.
— А его забыли в прихожей?
— Не надо шутить. Возможно, что этот человек — твое спасение.
— Представляю, какой он мерзкий, если понравился вам.
— Он — самая подходящая кандидатура для того, чтобы заняться изданием моей серии книг по искусству в карманном формате. Более того, он мне нужен позарез. Он подходит мне по всем статьям.
— Что вы о нем знаете? Вдруг он окажется педиком?
— Я уже закинул удочку: «У меня есть дочь на выданье…» Он не возражал.
— И конечно, вы предложили ему несколько сотен миллионов за эту сделку?
— А вот и нет. Вот такие левые, как ты, всегда готовы все опошлить, в то время как правые, вроде меня, действуют исподволь, но зато наверняка. Вам бы следовало у нас поучиться… Стреляные воробьи умеют вертеть вами…
Он подошел ко мне и сказал:
— Я приглашу его к нам. Только не вздумай его подкалывать.
Подкалывать его! Кто бы говорил. Подкалывать охотника за приданым? Еще чего!
— Если ты пошлешь его к черту, у меня больше не будет никого под рукой.
— Однако кто сказал, что ваш жалкий тип захочет жениться на мне?
Он прикоснулся к своему носу.
— Мое чутье. Когда ты с ним увидишься, попробуй вести себя как нормальный человек. У этого парня весьма твердые принципы. Его воспитали в лучших традициях. К тому же он сирота.