Отныне и вовек
Шрифт:
– Что это с ним? – спросил Росс, когда Пит ушел. – Зачем он со мной так официально? Я ведь действительно сделал для него все, что мог.
– Вы его не понимаете, – сказал Тербер.
– Да, совершенно не понимаю.
– Он хочет подчеркнуть, что он – солдат. Старается доказать, что все равно остался солдатом. Вы тут ни при чем, лейтенант.
– Мне иногда кажется, я никогда не пойму, что вы за люди, – сказал Росс. – И что такое армия – тоже.
– А вы не торопитесь, – посоветовал Тербер. – Не вей сразу. У вас впереди еще
Усевшись на стуле поглубже, он обрисовал Россу ситуацию с подполковником Хоббсом из управления ВП и объяснил, что все с ним уладил. Россу теперь надо только поменьше открывать рот и побольше кивать.
– Мне казалось, у Пруита нет родственников, – удивился Росс.
– А их у него и нет. Но так для всех будет проще. И более того, – Тербер многозначительно посмотрел на Росса, – в списках роты не будет фигурировать убитый дезертир.
– Понимаю, – сказал Росс. – Можете на меня положиться. – Он снова потер лицо. – М-да, хорошенький рапорт получит от меня Делберт. И еще после сегодняшнего разговора. Знаете, возможно, даже к лучшему, что мы избавились от этого Пруита.
– Возможно.
– Вы, наверно, думаете, я бесчувственный сухарь?
– Нет.
– Я отвечаю прежде всего за роту в целом. А не за отдельных людей. И если кто-то один своим поведением ставит под угрозу интересы всей роты, он тем самым опасен и для меня. И я повторяю: я думаю, это даже к лучшему, что мы наконец от него избавились.
– Передо мной вы можете не оправдываться, – сказал Тербер.
– Я должен оправдаться перед собой, – заявил Росс.
– Дело ваше. Но я тут при чем? Если вам так нужно выпустить пар, отмолотите лучше боксерскую грушу.
– Вы, вероятно, считали, что этот Пруит незаурядная личность, да, сержант?
– Нет. Но я считал, что он хороший солдат.
– Судя по вашим рассказам, тот самый случай, – язвительно заметил Росс.
– По-моему, он был ненормальный. Он любил армию. Любить армию могут только ненормальные. Из таких психов, как он, выходят отличные парашютисты-десантники и «коммандос». Будь он повыше ростом, ему бы там было самое место. Он любил армию так, как немногие мужчины любят своих жен. Любить армию до такой степени могут только ненормальные.
– Это правильно, – согласился Росс.
– Во время войны страна дорожит каждым хорошим солдатом. Чем их больше, тем лучше.
– Одним солдатом больше, одним меньше – роли не играет, – устало сказал Росс.
– Вы так думаете?
– В любой войне все решает индустриальная мощь.
– Вот я и говорю, что любить армию может только ненормальный.
– Да, наверное… Ладно. Вы-то скоро уедете, и у вас все останется позади. По крайней мере все это. – Размазывая пыль по грязным щекам, Росс опять потер рукой лицо, потом встал, надел каску и взял свой карабин. – Я пока не ложусь. Мне еще надо съездить на Макапуу, посмотреть, как там дела. Без Карелсена Крибиджу придется туго. Первое время они там попыхтят. Короче, в случае чего, я на Макапуу.
– Будете идти мимо, пришлите сюда Эндерсона или Кларка, пусть сменят меня у коммутатора.
– Кого назначить в первую смену?
– Все равно. Они между собой сами решат. Но Розенбери я хочу поставить последним, он здесь дежурил, пока меня не было.
– Хорошо. – Росс ушел.
Через несколько минут в фургон поднялся ротный горнист Эндерсон. Заспанный и взъерошенный, он вошел в дверь с мрачным видом человека, поставившего на красную масть, когда выпала черная.
– Что, проиграл? – спросил Тербер.
– Надо было заставить его снять колоду, – буркнул Энди. – С Пятницей у меня каждый раз так.
– Сейчас двенадцать. Осталось всего восемь часов. Три часа отдежуришь сам, потом на три часа посадишь Пятницу, а Розенбери – на последние два. Он и так тут весь вечер сидел, пока вы дрыхли. – Тербер встал и взял из угла свою винтовку.
– Понял, старшой. – Энди явно был не в восторге, но куда денешься: пререкаться с Цербером так же бессмысленно, как спорить с папой римским. Особенно когда у Цербера такое настроение. – Старшой…
– Что?
– Это правда насчет Пруита?
– Правда.
– Ну и дела! Сурово. – Энди достал из кармана комикс и уселся перед коммутатором. – Вот уж сурово.
– Да, верно.
Киавы дохнули на него сверху свежим морским воздухом, поздно взошедшая луна еще только поднималась над горами за мысом Коко, и в серебряном свете вся роща казалась одной темной пещерой. С того места, где он стоял, пятнистый мрак рощи круто спускался к ярко освещенному луной плоскому пятачку автостоянки на вершине скалы, откуда они с Карен в тот раз смотрели, как резвились выехавшие на пикник студенты.
Все это было теперь так далеко… Винтовка тяжело оттягивала плечо, и он выбрал наугад одну из проложенных в песке тропинок – с тех пор как рота обосновалась на побережье, тропинки день ото дня становились утоптаннее, глаже и постепенно расползались паутиной по всей роще, петляя между недавно натянутыми палатками, фургоном КП и двумя уборными, стоявшими здесь и раньше. Чистый воздух приятно наполнял легкие и холодил лоб.
Он шагал сквозь рябь лунного света и чувствовал, как внутри у него зреет тяжелая, страшная злоба. Перейдя на другую тропинку, он двинулся к россыпи палаток.
В штабной палатке было темно: Пятница и Розенбери спали. Он снова поменял тропинку и пошел в сторону асфальтированной дороги, за которой чернела палатка вещевого склада.
Там, завесив фонарь одеялом, Пит и Мейлон Старк коротали время за бутылкой, которую Пит привез из Скофилда. В глубине палатки на импровизированном столе – деревянные козлы, сверху положены доски – стоял портативный радиоприемник, и из него неслась танцевальная музыка.
– Да-а, не та теперь рота, и не сравнить, – пьяным голосом мрачно бубнил Старк.