Отпущение грехов
Шрифт:
– А этот Куку… Муку… Кукушкин, – Курилов иронично взглянул на Докукина, которого мы выгрузили с заднего сиденья на лавку у подъезда, – он же вроде не бедный человек. На «Хендэе» ездит. Так что возьми с него гонорар – законное дело, как говорится. Че, помочь тебе дотащить этого болвана до квартиры?
Я покачала головой и, махнув рукой, стащила бессмысленно мычащего Колю с лавки и поволокла его в подъезд.
– Позвони мне сегодня вечером… или в любое время, если буду нужен! – крикнул мне вслед Костя и уехал.
Докукин
Я выругалась и начала поднимать Докукина с пола. Алкаш, которого так неблагоразумно потревожили, пробудился и, уперев в меня мутный взгляд опухших глаз, недовольно пробормотал что-то вроде: «Ходют тут всякие!»
Какой мерзкий типаж!
Когда я втащила Докукина в квартиру, тетушка ахнула и всплеснула руками: обычно словоохотливая, сейчас она этих самых слов просто не находила.
Я свалила Колю на диван и под изумленным взглядом тети произнесла:
– Что-нибудь выпить… кофе или чай.
И осела на табуретку.
– Господи, Женечка… на тебе просто лица нет! – наконец выдавила из себя тетя Мила. – Где ты была? Что случилось? Почему у тебя такой ужасный вид? Что с Николаем?
– Слишком много вопросов, – медленно отозвалась я. – А что касается Николая… так он пьян. То есть он вчера был пьян, а сегодня его колбасит. Отходняк.
– У тебя такой вид, словно тебя травили… собаками, – проговорила тетя Мила.
– Вот именно – собаками.
И я поймала в зеркале напротив отражение своего бледного лица. И ясно различила, как в темно-каштановых волосах – у виска – блеснула тоненькая седая прядь…
Спиридон (уже без седого парика и баков) и Ольховик уже несколько минут сидели на жесткой деревянной скамье в какой-то мрачной камере, ожидая выговоренного Леонидом Борисовичем свидания.
– Что такое? – проговорил сидящий как на иголках Спиридон, но в этот момент железная дверь отворилась, и конвоир ввел в камеру высокого плотного мужчину средних лет с живыми карими глазами, коротким широким носом и разлетающимися в стороны нечесаными седыми волосами.
Несмотря на седину, человек этот выглядел достаточно молодо, а в ярких темных глазах, твердо сжатых узких губах и властном, выдающемся вперед подбородке чувствовались сила и беспощадный ум.
– У вас пять минут, – коротко сказал охранник и вышел из камеры.
– А, Ольховик, – проговорил седой. – Что с метамфетамином?
– Тише, Сергей Сергеич, – проговорил Леонид, – быстро снимайте одежду и передавайте ее Спиридону. А ты, Спиридон, делай, как я тебя учил.
С этими словами Ольховик протянул Клинскому парик, а потом вынул из кармана нечто смахивающее на женскую косметичку, только существенно побольше размером, и пару плоских стеклянных сосудиков – «таблеток».
Клинский все понял с полуслова. Он сорвал с себя всю верхнюю одежду и передал ее Спиридону, который уже напялил на себя седой парик и теперь усиленно его ворошил, чтобы спутать волосы и придать ему всклокоченный вид.
Оба мужчины были совершенно одинакового роста и примерно аналогичного телосложения, быть может, профессор был только несколько погрузнее, а Спиридон чуть пошире в плечах и поатлетичнее, чем Клинский. Наметанный глаз Ольховика не подвел – он выбрал на подмену нужную кандидатуру.
Процесс обмена одеждой занял не больше минуты. После этого профессор накинул на голову капюшон спиридоновской куртки, Леонид Борисович несколько раз мазнул кисточкой по седой щетине на его щеках и подбородке, окрашивая их в черный цвет, – а потом занялся Спиридоном, который даже в парике не слишком смахивал на Сергея Сергеевича.
Три последующие минуты показали, что в лице Ольховика потерян бесподобный гример и визажист: он так удачно наложил грим, что при плохом освещении – которое и было в камере и примыкающему к ней коридору – его спокойно можно было принять за профессора.
– Отлично, – тихо сказал Ольховик. – Я думаю, профессор, что ваша душа вполне сносно поживет… ну, скажем, сутки, в теле Олега Ивановича Спиридонова.
Тот кивнул.
В этот момент вошли охранник и грузный капитан в расстегнутом на животе форменном кителе.
– Поговорили? – коротко спросил он.
– Поговорили, товарищ капитан, – холодно ответил Леонид, бросая на него выразительный взгляд. – Всего хорошего, господин Клинский.
Спиридона – «Клинского» увели, а толстый капитан подошел к Ольховику и негромко, но очень внятно, почти по слогам, произнес:
– Надеюсь, теперь вы не будете проявлять недовольство, Леонид Борисович?
Ольховик покачал головой и, сделав лже-Спиридону знак следовать за собой, пошел за рослым милиционером, который десятью минутами ранее привел их в эту камеру.
Они прошли по коридору, и вдруг на самом выходе – перед глазами нескольких столпившихся у дверей ментов – Ольха схватил профессора за плечо и коротко бросил:
– В сторону!
– В чем дело, Леонид? – строго, с недоумением проговорил тот, когда они прислонились к прохладной панели стенной ниши.
– Да эта сука… которая вчера с Мангустом!.. – бросил Ольховик и яростно скрипнул зубами.
Глава 9 Два лица профессора Клинского