Отпуск Мегрэ
Шрифт:
Они прошли не по лестнице. В глубине находилась дверь, украшенная блестящими головками гвоздей.
Пройдя через нее, они оказались совсем в другом мире, еще более напоминающем вату, еще более мягком и тихом, чем клиника. Должно быть, у монахинь туфли были на войлоке или мягкой резине, поскольку он не слышал шума шагов.
Дважды, когда они вступали в сложную сеть коридоров, он оборачивался, заслышав позади слабое шуршание широких юбок, перестук четок и вообще шелест, похожий на поток воздуха. Благочестивые сестры перемещались так, что сразу думалось о полете летучих мышей.
Он
– Преподобная матушка сейчас придет…
Опять все тот же шелест юбок и звук перебираемых четок, перемещение в воздухе накрахмаленных чепцов.
– Месье?..
Он вздрогнул, поскольку другие монахини были для него просто монахинями, когда эта, которая, хотя и носила такую же одежду, держа, как и они, руки в широких рукавах, была женщиной, явно занимающей иное социальное положение.
Высокая, сероглазая и породистая, она спокойно смотрела на него.
– Речь не идет о моей жене, – начал он, – мне необходимо было увидеться с вами, сестра…
Мегрэ подозревал, что следует сказать «преподобная мать» или что-то в этом роде, но у него не получалось.
– Нужно ваше разрешение для того, чтобы переговорить с сестрой Мари-Анжеликой.
Может быть, ему показалось, что она вздрогнула, но смотрела все так же спокойно и невозмутимо, а он уже снова стал раздражаться.
– Вы знаете, месье, что существует правило…
– Извините меня, сестра, но в данный момент вопрос о правилах не стоит.
Он покраснел, потому что вспылил первым.
– Я собиралась вам сказать, месье, что правила, – продолжала она все тем же ровным голосом, – позволяют вам встретиться с одной из наших сестер только в присутствии другой сестры.
– Даже если я приду с ордером от следователя?
Он обещал себе быть дипломатом, но эта породистая дама очень его раздражала, хотя причину объяснить он бы не смог. Просто чувствовал, что в это время господа из прокуратуры топтались вместе с инспекторами в маленьком домике Дюфье. А супруги Дюфье, которые всю жизнь работали, собирая по грошу, ничего не могли с этим поделать. Маленькая покойница лежала на постели, и, вместо того чтобы остаться со своею болью, они должны были отвечать на вопросы о своих самых интимных делах. А в это же время любопытные плющили носы о стекла окон, и журналисты слепили их своими вспышками магния.
– Сестра Мари-Анжелика очень молода, месье, и очень эмоциональна.
Он ограничился тем, что пожал плечами.
– Я сейчас пошлю, чтобы ее позвали.
Она вышла и что-то сказала одной из монахинь, находившихся за дверью, потом вернулась к нему.
– Я ожидала вашего визита. Сестра Мари-Анжелика вчера исповедовалась мне. Она серьезно нарушила правила, написав вам записку, не посоветовавшись со мной.
Он был поражен, сбит с толку, узнав, что его собеседница в курсе дела.
– Совершенно случайно ей несколько часов пришлось находиться в палате номер пятнадцать. Она еще не имеет опыта обращения с тяжелобольными, и бред несчастной девушки произвел на нее очень сильное впечатление.
Мегрэ недоверчиво спросил:
– Вы знакомы с доктором Беллами?
– Да. Я его знаю.
– Я хотел спросить, знаете ли вы его как врача или общаетесь просто по-человечески?
Ведь они должны принадлежать к одному кругу.
– Я знаю его только как медика. Сама я из Бордо.
Поскольку вы требуете, сестра Мари-Анжелика повторит вам текстуально те слова, которые она слышала. Я ей так приказала…
Конечно, это она, а не ей приказывают!
– …Приказала повторить слова, которые она слышала, или ей показалось, что слышала. Задавать наводящие вопросы, чтобы освежить ее память, бесполезно. Я этим уже занималась. Фразы, которые она вам повторит, ничем не отличаются от тех, которые произносят в бреду многие больные. Боюсь все же, что она по неопытности может попытаться придать им то важное значение, которого в них нет. Сестра Мари-Анжелика взяла на себя ужасную ответственность. Вы тоже, выслушав ее, и я молю Бога, чтобы он внушил вам осторожность и мудрость.
Шуршание в коридоре.
– Войдите, сестра. Я разрешаю вам повторить месье Мегрэ то, что вы рассказали мне.
– Вы можете остаться, – вдруг решительно проговорил комиссар.
Сестра Мари-Анжелика, покраснев, смотрела то на одну, то на другого.
– Девушка была в коме… – пробормотала она. – Но один раз, во время моего дежурства, она вдруг ожила и даже попыталась сесть. Потом вцепилась мне в руку и закричала: «Скажите!..» – Тут рассказчица прервалась, как бы ожидая одобрения со стороны настоятельницы.
Мегрэ же сохранял на лице брюзгливое выражение.
«…Его арестовали? Не нужно его арестовывать. Слышите? Я не хочу. Не хочу».
Она опять смолкла, но Мегрэ догадывался, что не сказано самого главного, и настоятельница это подтвердила. Именно она сказала:
– Продолжайте, сестра. Вы знаете, что я записала все слова, которые вы мне пересказали, и передам эту запись комиссару, если он того пожелает.
– Она еще сказала, – продолжала Мари-Анжелика: – «Не нужно ей верить… Она – чудовище…»
– И это все?
– Да, все, что я смогла понять в тот момент. Но было кое-что еще, в чем я не совсем уверена…
То, что монахиня не все выложила, Мегрэ догадался по вопрошающему взгляду, который она бросила на настоятельницу.
– Значит, вы слышали и другие слова?
– Да. Но в них не было никакого смысла. Она говорила о каком-то серебряном ноже…
– Вы уверены в этих двух словах?
– В общем-то, да, потому что она произносила их много раз. Она даже сказала: «Я до него дотронулась…»
И тут же сильно задрожала.
– Это все?
Спокойно, но твердо и решительно настоятельница приказала:
– Вы можете идти, сестра.
Мегрэ нахмурился, собираясь запротестовать, но она, так же спокойно, подала ему знак замолчать. Сама закрыла дверь за ушедшей.
– Остальное не представляет никакого интереса, я предпочла сама вам это сказать. Я могу взять на себя ответственность за одну из моих самых молодых сестер.
Ей было бы слишком трудно произнести кое-что в присутствии мужчины. Не знаю, приходилось ли вам когда-либо бодрствовать у постели бредящего больного…