Отпуск на двоих

Генри Эмили

Я пожала плечами и потянулась к сыру на разделочной доске, чтобы отломить кусочек.

– Может, в этом-то и смысл.

Рейчел приподняла одну бровь.

– В чем смысл?

– Вот именно! – воскликнула я, и Рейчел одарила меня взглядом, в котором явственно читалось отвращение.

– Хватит быть такой слащавой и миленькой, – холодно сказала она. Для Рейчел Крон слова «слащавый и миленький» – почти такое же ужасное ругательство, как слово «трендовый» для Свапны Бакши-Хайсмит. Несмотря на свой мягкий образ, складывающийся из стиля ее прически, макияжа, одежды, квартиры и ведения социальных сетей, Рейчел глубоко прагматичный человек. Для нее жизнь под пристальным взглядом общественности – всего лишь такая же работа, как и любая другая,

и занимается она ею исключительно из-за денег, а не потому, что ей нравится быть неким подобием статуи, стоящей на лужайке для всеобщего восхищения. В конце каждого месяца Рейчел выкладывает пост, для которого подбирает самые худшие фотографии со съемок, и подписывает их так: «Эти тщательно подобранные и отредактированные изображения служат исключительно для того, чтобы вызвать у вас тоску по жизни, которой никогда не существовало в реальности. Мне за это заплатили».

Да, она ходила в академию искусств.

По какой-то причине этот недоперфоманс популярность Рейчел никак не ухудшает. Так что, если в последний день месяца я остаюсь в городе, я всегда стараюсь назначить Рейчел встречу, чтобы воочию наблюдать, как она проверяет уведомления на своем смартфоне и раздраженно закатывает глаза. Периодически она срывается и восклицает:

– Да ты только послушай! «Рейчел Крон храбрая и очень настоящая. Хотела бы, чтобы она была моей мамой». Я им говорю, что они меня совсем не знают, а они продолжают нести эту чушь!

Рейчел не выносит людей, которые смотрят на мир через розовые очки. Только людей меланхоличных она, пожалуй, ненавидит еще больше.

– Я не слащавая, – заверила я ее. – И уж точно не миленькая.

Рейчел подняла брови еще выше.

– Ты уверена? Потому что ты склонна и к тому, и к другому, дорогуша.

Я закатила глаза.

– Ты просто намекаешь на то, что я низкая и ношу яркие цвета.

– Строго говоря, ты крошечная, – поправила меня Рейчел, – и носишь кричащие узоры. У тебя стиль, как у дочери парижского пекаря из шестидесятых, которая едет через утреннюю деревню на своем велосипедике и раздает налево и направо багеты, оглашая окрестности криком: «Bonjour, le monde!»

– Так вот, – постаралась я вернуть беседу в прежнее русло, – я имела в виду вот что. В чем вообще смысл ехать в эту немыслимо дорогую поездку? Чтобы потом написать статью для всех сорока двух людей в мире, у которых найдутся средства и время последовать по моим стопам?

Брови Рейчел сошлись в прямую линию на переносице: она раздумывала.

– Во-первых, Поп, я не думаю, что читатели «О + П» покупают журнал для того, чтобы в точности следовать рекомендациям. Из сотни мест, про которые вы пишете, их заинтересуют дай бог три. А во-вторых, в журналах про туризм люди хотят видеть идеальное представление об отпуске. Они покупают номер, чтобы помечтать, а не для того чтобы запланировать поездку.

Даже когда она пребывает в образе прагматичной Рейчел, циничная Рейчел-из-академии-искусств иногда умудряется вмешаться в диалог, чтобы сказать свое веское слово. Рейчел-из-академии-искусств – это эдакий разгневанный дядюшка. Отчим, который ждет, пока все соберутся за семейным столом, чтобы сказать: «Давайте-ка вынем затычки из ушей, ребятишки», – и протягивает миску, куда все должны сложить свои мобильные телефоны.

Мне нравится Рейчел-из-академии-искусств и ее принципы, но ее неожиданное появление за нашим столиком заставило меня нервничать. Потому что теперь во мне закипают готовые вот-вот прорваться слова, которые я раньше никогда не осмеливалась произнести вслух. Мысли, вечно вертящиеся на задворках разума, пока я лежу на как будто до сих пор чужом диване в своей неуютной, все еще необжитой квартире, коротая время между поездками.

– И в чем смысл? – снова повторила я, охваченная раздражением. – Ты никогда не чувствовала чего-то такого? Вроде я ведь так усердно работаю, я сделала все, что могла…

– Не то чтобы прямо все, – произнесла Рейчел. – Ты бросила колледж,

дорогуша.

– …для того, чтобы получить работу своей мечты. И получила же. Я работаю в одном из лучших туристических журналов! У меня отличная квартира! Я могу ездить на такси сколько угодно, не беспокоясь о том, что трачу лишние деньги! И несмотря на все это… – Я глубоко, прерывисто вздохнула, выталкивая из себя слова, в которых до сих пор не была уверена, несмотря на то, что одна только мысль об этом придавила меня, словно мешок с кирпичами. – Я несчастна.

Лицо Рейчел смягчилось. Она молча положила свою ладонь поверх моей, давая мне время привести мысли в порядок и продолжить. Мне понадобилось несколько минут, чтобы собраться с силами. Я чувствовала себя неблагодарной скотиной только за то, что вообще думала о таком, не говоря уже о том, что осмелилась высказать свои мысли вслух.

– В реальности все оказалось примерно так, как я себе и представляла, – наконец сказала я. – Вечеринки, церемонии награждений, пересадки в международных аэропортах, коктейли в самолете… Пляжи, лодки, виноградники. Все выглядит совершенно нормально, как и должно, но чувствуется совсем не так, как я думала. Да, и чувствуется совсем по-другому, честно говоря. Я привыкла неделями на стену лезть в ожидании поездки, знаешь? А потом я приезжала в аэропорт и чувствовала, словно… Словно у меня кровь закипает от предвкушения. Словно сам воздух вокруг вибрирует от многообразия возможностей. Не знаю. И что изменилось, я тоже не знаю. Может, просто я изменилась.

Рейчел заправила темную кудряшку волос за ухо и пожала плечами.

– Ты жаждала этого, дорогуша. Ты жаждала того, чего у тебя нет. И ты была голодна.

Я тут же поняла, что Рейчел права. Из моей беспорядочной мешанины слов она тут же вычленила самую суть.

– Это так глупо, – со смехом простонала я. – Моя жизнь сложилась так, как я всегда мечтала, и теперь я сижу и скучаю по тем временам, когда чего-то страстно хотела.

Скучаю по той значимости, которая была в моих поездках. По тому, как закипает кровь от предвкушения. По тому, как я пялилась в потолок моей дерьмовой, еще дожурнальных времен, квартирки, пытаясь прийти в себя после двойной смены в баре, и часами мечтала о будущем. Мечтала о том, где я побываю, каких людей встречу, каким человеком я стану.

Рейчел осушила свой бокал и, многозначительно кивнув, положила на крекер кусочек сыра бри.

– Тоска миллениала, – вынесла вердикт она.

– Это вообще настоящее слово?

– Пока нет. Но говорят, если повторишь «тоска миллениала» три раза, то к вечеру в каком-нибудь модном журнале на эту тему выйдет эссе.

Я немедленно бросила за плечо пригоршню соли, чтобы защитить нас от такой ужасной участи. Рейчел издала смешок и подлила нам в бокалы вина.

– Мне казалось, у миллениалов обратная проблема: мы не получаем то, чего хотим. У нашего поколения проблемы с жильем, с работой, с финансовой независимостью. Мы сначала просто целую вечность ходим в институт, а потом до конца жизни работаем барменом.

– Ага, – согласилась Рейчел. – Но ты-то бросила колледж и устремилась за мечтой. Так вот и получилось.

– Не хочу я никакую тоску миллениала, – сказала я. – Я себя последней сволочью чувствую за то, что ворочу нос от своей замечательной жизни.

Рейчел снова издала смешок.

– Удовлетворение от жизни – это ложь, придуманная капитализмом, – сообщила Рейчел-из-академии-искусств. Впрочем, может, она и права? Обычно она всегда права. – Подумай сама. Все мои фотографии в соцсетях? Для чего они нужны? Для рекламы. Для продвижения определенного стиля жизни. Люди смотрят на них и думают: «Если бы у меня были туфли от «Сони Рикель» и великолепная квартира с французским дубовым паркетом, тогда бы я наконец стала счастлива. Я бы плавала в личном бассейне, поливала комнатные цветы и жгла бесконечный запас свечей от «Джо Малон», и жизнь моя была бы полна гармонии. Я бы наконец полюбила свой дом. Я бы наконец наслаждалась жизнью».