Отпускник
Шрифт:
От этого разговора она заметно возбудилась, и я не сразу обнаружил, что глажу ее по руке, успокаивая. На запястье ее ничего не было.
— А-а… Где твой браслет… Маша? — я почувствовал, что язык начал заметно заплетаться, а речь становится невнятной.
Девушка молча продемонстрировала средний палец. Из-за этого характерного жеста я не сразу догадался, что в виду имеется черное, словно бы обсидиановое кольцо, одинокое на левой руке.
— Гламурненько… — только и нашел я, что сказать.
— Скорее, готично, — Мария вновь села рядом и мне стало трудно дышать от жара ее тела. Воздух стал тягучим и застревал в легких. Но при этом ощущения нельзя было назвать неприятными. — Извини, я о своем, — продолжила она, словно не замечая произведенного
— Все равно, все забуду… — вяло возразил я ей, — как сказал твой отец.
— Э, нет… — она решительно покачала головой, — в таком случае меня бы здесь просто не было бы… А я здесь, значит Наставникам нужно, чтобы я зафиксировалась у тебя в подкорке. Это, между прочим, хороший знак для тебя!
— Что в нем хорошего?
— Не знаю… не уверена… чувствую… тебе не дадут умереть, ты им зачем-то нужен.
— Чувствуешь… — невольно передразнил я ее. — Понятно… женская интуиция… А я вот чувствую, что у меня заплетается язык и голова перестает соображать… Что это, а?
Мария внимательно посмотрела на меня.
— Не волнуйся, ничего страшного, так и должно быть. Время подходит… скоро ты уснешь… ненадолго совсем. Минут на двадцать… Грубо говоря, вводные в тебя введены. Теперь требуется перезагрузка, чтобы изменения вступили в силу. Во время сна произойдет коррекция твоих воспоминаний.
— Спасибо, успокоила!
— Не волнуйся! — еще раз повторила она и ласково погладила по голове. — Ты ведь сам, это выбрал! Я останусь с тобой, пока ты не уснешь. Все будет хорошо! Хочешь, я расскажу о себе? Да собственно, я сама этого хочу… представь, никогда никому о себе не рассказывала…
— Конечно, — я помассировал слипающиеся глаза, — рассказывай… очень интересно, только…
— Не сопротивляйся, — озорно усмехнувшись, Маша провела пальчиком по моим губам, — просто слушай… Жизнь моя началась трагически — Мама погибла еще до моего рожденья. Я никогда ее не видела, даже на фото. Все документы уничтожила СК, когда стирала прошлую жизнь отца. Твою, кстати, тоже сотрут… Тихо, тихо, тихо! Ты не знал, такова плата… Отцу сообщили гораздо позднее… что врачам удалось спасти его дочь. Вытащили меня из маминого трупа. Отца посадили, как виновника аварии, а меня отправили в детдом. Никто, не из его, не из маминых родственников не знал про меня, а я ничего не знала про них. Как ты понимаешь, без СК тут не обошлось. Так я стала сиротой. Потом отец нашел меня в детдоме. Он тогда поднялся в СК и ему сообщили, что его дочь жива. Мне к тому времени исполнилось девять лет, и я была такая оторва… Воспитатели меня постоянно лупили, а товарищи по несчастью, то есть дети — уважали. Помню, как я была счастлива, когда мне сообщили, что нашелся мой отец. Я одновременно любила его и ненавидела… Где он был сволочь, все эти девять лет?.. Конечно, после, я все поняла, но тогда… Да ты ложись, ложись. Поудобней устраивайся. Голову повыше клади, чтоб небо не запало… сон будет крепкий.
Вместе с папой мы почти никогда не жили. Он весь в работе… постоянные разъезды. Ну, а я, росла, как чертополох… мои друзья-товарищи были взрослые мужики, другие Наблюдатели. Они учили меня жизни, учили отличать добро от зла. Я была сообразительной девочкой и поняла, что добра и зла не существует, а есть только необходимость и целесообразность. Это основа философии СК. Как только я чуть подросла, я стала жить одна. Мне было очень сложно. Представь — тебе двадцать лет, а выглядишь ты, едва на двенадцать… А хочется любви… да секса, наконец… Ты ведь знаешь, какой секс у Наблюдателей? А? — голос ее стал игривым. — Жуть! Приходилось мазаться, усиленно гримироваться. Я стала мастером грима. При желании я замаскируюсь так, что меня
— Да… — еле слышно пробормотал я, — с экзаменами у тебя проблем не будет… А теннис?
— Теннис — это да! — Мария, казалось, не замечала моего состояния. — Я у них последние лет пятнадцать, подаю надежды… Но, понятное дело, пару лет и все приходиться бросать… никому ведь не объяснишь, почему девочка-тростиночка не растет. Слушай, Никитка, — она шутливо ткнула меня кулачком в бок, — а ведь у нас с тобой, все еще может получиться. С чукчей своей, ты в любом случае долго не протянешь — это дура, похлеще меня! Обещаю, больше с тобой не драться! Буду вести себя паинькой! Что ты там шелестишь?
— Про подростков… они, правда живы?
— Что? Нет, конечно… папочка наврал, как всегда… стал бы он заморачиваться такими глупостями. Их похитили, а потом приказали не дышать… правильно ты подумал. Исходили из прогноза Наставников: на следующий год, эта группа должна была отправиться на Телецкое озеро. Во время экскурсии, капитан катера, будет пьян. При резком маневре, катер перевернется и все, кто был на борту, утонут, — она хихикнула, — кроме капитана. Глубина там триста метров. Тела достанут только через два месяца и то не все… точность прогноза: девяносто восемь и три десятых процента. Ну, раз все равно погибнут, детишками решено было пожертвовать, во имя успеха операции.
— Твой папаша — людоед, хуже Брюса…
— Это верно… — вздохнула она. — У нас все такие, а он в числе первых. Но ничего, ты тоже таким станешь…
***
Глаза Никиты уже были закрыты, но губы еще что-то, еле слышно шептали. Заинтересовавшись, Маша откинула волосы, и наклонив голову к самому его лицу прислушалась, но услышала только обрывок странной фразы:
— …хочу тебя случайно встретить…
— Гм… о чем это ты? Надеюсь, обо мне? Ну ладно, спи Никита-boy… От меня так просто не отвертишься! — она слегка поцеловала кончики своих пальцев и приложила к его губам. — Удачи!
Стараясь, чтоб не заскрипели пружины, встала с дивана, сбросила с ног большие Никитины тапки и босиком, осторожно ступая на носках, вышла в коридор. Натянула свои цветастые босоножки, подхватила сумочку, мельком глянув в зеркало, поправила челку. Открыла замок. И уже взявшись, было, за ручку входной двери, не удержавшись, вернулась и заглянула в комнату. К ее разочарованию, Никита уже отвернулся лицом к стене и, свернувшись калачиком, тихо посапывал. Она вздохнула и, тихо стуча каблучками, вышла из квартиры. Заперла за собой дверь, и пешком спустилась по лестнице, крутя ключ на указательном пальце. На первом этаже спохватилась, куда его девать? После нескольких секунд раздумья, бросила ключ в щель почтового ящика, с номером Никитиной квартиры. Затем, вприпрыжку преодолев два оставшихся лестничных пролета, выпорхнула из прохлады подъезда, щурясь навстречу слепящему июльскому солнцу.