Отравленные клятвы

Джеймс М. Р.

— Я сделаю это. — Я спокойно смотрю на нее, желая, чтобы она поняла, что дело не в этом. Эту месть ее отцу я не оставлю на волю случая или спасение моей сестры. Это произойдет, и все закончится.

Лиллиана качает головой.

— Прекрасно. Знаешь что? Если тебе это удастся…

Она подходит немного ближе ко мне, а затем еще ближе, достаточно близко, чтобы я мог почувствовать аромат ее кожи, сладкого мыла и немного пота. Аромат, который заставляет мой член подергиваться в штанах, и мой разум ненадолго переключается на идеи перегнуть ее через перила, чтобы костяшки ее пальцев побелели от сжатия, пока я вхожу в нее, заставляя ее кричать от удовольствия над горизонтом Чикаго. Изображение не просто заставляет меня дергаться. Я чувствую, как мой член набухает, пульсирует у моего бедра, и мне требуется весь мой самоконтроль и решимость, чтобы не протянуть руку и не прикоснуться к ней.

— Если у тебя это получится, — мягко говорит она, — я дам тебе то, что ты хочешь. Ночь, где я притворяюсь, что полностью принадлежу тебе. Я буду стонать твое имя, умолять о твоем члене и умолять тебя заставить меня кончить. Я сделаю все, что ты захочешь. Я буду твоим хорошим маленьким зайчонком. Как это звучит, Николай?

Она почти мяукает мое имя, ее рука на перилах внезапно оказывается очень близко к моей, и я тверд как скала, боль распространяется по мне, пока я не совсем уверен, как я собираюсь уйти от нее, не погрузившись в нее хотя бы еще раз. Но я не хочу ее притворства. Я не хочу больше никакой лжи, и я больше не хочу причинять ей боль… я никогда не хотел причинять ей боль в первую очередь.

— Нет, — тихо говорю я ей, и ее глаза расширяются.

— Нет? Разве это не то, чего ты сейчас хочешь?

— Этого недостаточно. — Я вижу испуганный взгляд на ее лице и продолжаю, говоря быстрее, прежде чем она сможет прервать меня или неправильно понять. — Я хочу, чтобы это было реальностью, зайчонок, а не игрой, в которую ты играешь для меня.

Я подхожу немного ближе, достаточно близко, чтобы наши тела почти соприкасались, но не совсем. Она смотрит на меня, ее голубые глаза расширяются, и я думаю про себя, что никогда в жизни не видел такой красивой женщины, как она. Как я мог до сих пор не видеть, насколько она идеальна для меня? Насколько она идеальна?

Я протягиваю руку, нежно отводя прядь светлых волос с ее лица.

— Я хочу, чтобы ты произносила мое имя, потому что ты жаждешь меня, зайчонок. Я хочу, чтобы ты умоляла о моем члене, потому что ты не можешь вынести ни минуты без того, чтобы я не наполнил тебя. Я хочу, чтобы ты умоляла о том, чтобы мой язык коснулся твоей киски, потому что тебе нужно, чтобы я довел тебя до оргазма так сильно, что ты не сможешь этого вынести. Я хочу, чтобы все это было по-настоящему. И если это ненастоящее, зайчонок, тогда я этого не хочу.

Последние слова я шепчу, наклоняясь вперед так, что мои губы касаются раковины ее уха, а затем отстраняюсь, все еще глядя на нее сверху вниз, достаточно близко, чтобы прикоснуться.

— Я хочу тебя навсегда, Лиллиана, — нежно говорю я ей и действительно прикасаюсь к ней, кончики моих пальцев касаются ее щеки. Я никогда не прикасался к ней так нежно, и я чувствую дрожь, которая проходит через нее. — Знание того, кто ты, только заставляет меня хотеть тебя еще больше. Знание того, через что ты прошла, заставляет меня видеть тебя в другом свете. Я еще ничего не сделал, чтобы заслужить тебя. Так что мне пора попробовать.

Моя рука прижимается к ее щеке, чувствуя, как ее тепло проникает в мою кожу. Я наклоняюсь вперед, мои губы прижимаются к ее губам, и я игнорирую боль в моем члене, пульсирующую, настоятельную потребность развернуть ее и взять ее, наполнить ее своей спермой, делать ее своей снова и снова. Я сосредотачиваюсь на поцелуе и только на нем, на ее губах, прижатых к моим, на мягкой полноте ее губ, на том, как я чувствую, как они приоткрываются для меня, как ее тело невольно смягчается навстречу моему. Я чувствую горячее, влажное прикосновение ее языка к моему, чувствую, как она дрожит, слышу тихий звук в глубине ее горла, и, боже, я такой твердый, что это причиняет боль. Но все, что я делаю, это целую ее, моя рука касается ее щеки. Я чувствую, как она выгибается мне навстречу. Я мог бы надавить, и я думаю, что она уступила бы. Я думаю…нет, я знаю, что она хочет меня несмотря на то, что она говорит. Я знаю, что не потребуется много усилий, чтобы заставить ее перейти эту черту.

Но я хочу, чтобы она сама меня захотела. Поэтому я отстраняюсь, делая шаг назад и еще один, пока больше не смогу прикоснуться к ней, даже если бы захотел.

— В следующий раз, когда я прикоснусь к тебе вот так, зайчонок, в следующий раз, когда я затащу тебя в постель, это будет потому, что ты хочешь меня, — говорю я ей.

И затем, прежде чем она успевает сказать хоть слово, я поворачиваюсь и ухожу.

В следующий раз, когда я увижу ее, на моих руках будет кровь ее отца, и я покажу ей доказательство его кончины.

***

Все как в тумане.

Когда я прихожу в сознание, у меня возникают всплески памяти, момент, когда сработал единственный сигнал тревоги, который пропустили мои хакеры, звуки криков и выстрелов и вид доверенных людей, которые были со мной, рушащихся на бетонный пол. Зная, что я в меньшинстве, что отцу Лиллианы удалось перехитрить не только моего отца, но и меня…и я не мог сдержать слепую ярость, которая пришла с этим.

Я изо всех сил боролся, чтобы не позволить им завладеть мной. Но все равно закончилось тем же самым. И я знаю, что будет дальше, еще до того, как просыпаюсь от боли от удара по лицу, достаточной, чтобы вырвать человека из глубокого сна, а меня… из черного беспамятства.

Я пытал достаточно мужчин, чтобы понять, что произошло, через мгновение после первоначального взрыва. Удар кулаком в челюсть, достаточно сильный, чтобы расшатать зубы, порвать кожу в уголке рта от кольца на руке, которая меня ударила. Я знаю, потому что я делал это раньше. Но я никогда не был на принимающей стороне, не так, как сейчас. Не сдерживаемый, в темноте, вкус крови во рту, где мгновение назад было только бессознательное ничто.

Загорается свет. Яркий, над головой. Ослепительный. Я тоже знаю эту тактику. Шок от этого, внезапное превращение всего в четкий фокус. Лицо, нависающее надо мной, та же рука в моих волосах. Я вырываюсь из ремней и чувствую, как кожа скрипит на моей коже. Ремни, удерживающие меня на стуле.

Оглядываясь по сторонам, я вижу слишком знакомый рабочий стол с инструментами. Тонкие ножи, ручная терка с грубыми краями, проверенные плоскогубцы, кабели для батарей. Еще один кожаный ремень, и я морщусь, вспоминая, как грубо однажды применил один из них к Лиллиане под видом приемлемого наказания.

Мужчина, нависающий надо мной, — отец Лиллианы. Я сразу узнаю его, даже когда мои глаза все еще привыкают к резкому освещению. Я насмехаюсь над ним, отказываясь позволить ему увидеть, что что-либо в этом причиняет мне боль.