Отражение стрекозы
Шрифт:
«Что ж, мне не хватало времени связываться с друзьями, вот они и решили меня тоже не беспокоить по пустякам. Однако теперь я в чужом мире, и все-таки честно, если бы не Мирэ, то я бы реально сдохла от нахлынувшей социофобии без возможности перезапустить игру. Ким Мирэ-щи теперь я официально могу звать тебя лучшей подругой. Хоть даже если ты можешь этого и не узнать».
Я потянулась и вдохнула ночной воздух. Давно я не чувствовала себя такой счастливой, хоть сейчас мы и находимся в шатком положение.
— Ммм, какой двор, как же хорошо, что Хосок нашел нам приличный дом в столице.
О Кёниль, старший сын древнего торгового рода О, всегда соревновался с Хосоком на получение большей прибыли, а тот в свою очередь игнорировал молодого торговца и продолжал изводить Йенгука. Только к двадцати двум годам Кёниль смог привлечь внимание всех, особенно его важного врага номер один. Старший сын О обручился с младшей принцессой — Ван Саран, который на тот момент исполнилось десять лет. Недавно мы видели указ от Чхомок вана, запрещающий рано выходить замуж и жениться. Скорее всего он сделал это ради любимой дочери от фаворитки-наложницы. Так что теперь О Кёнилю нужно было или подождать невесту до совершеннолетия, или найти новую выгодную партию.
В любом случае Хосок, действительно, подобрал нам хороший дом. Мы жили одни — что само по себе взволновало в первую очередь — но рядом находился патруль стражников, из-за чего становилось менее беспокойно. Никто не мешал или следил за нашими действиями, никто не выпрашивал личную информацию или плевался завидно на чужое имущество, как бы произошло в современном мире. Однако, несмотря на всё, Квон Хосок разбивал сердца девушкам чаще, чем михванцы успевали говорить: «о, тигр». Фальшиво улыбаясь и ласково флиртуя, он легко заманивал их в постель. После одной ночи Хосок больше с ними не имел дела, если только они не участвовали в его плане по завоеванию мирового рынка торговли.
«Всё же Квон Хосок не оповестил Йенгука о нас и не отправил в тюрьму как сумасшедших женщин. На этом уже огромное спасибо».
Сев на древнем пхёнсане[1] на улице, я начала всматриваться в звезды.
[1] Пхёнсан (??) — корейский деревянный настил, сидение, кушетка. Он выглядит как низкий стол с ножками, где можно лежать, сидеть. Он может умещать три и более сидящих людей.
— Блестят как безумцы. Неужели вы тоже рады, звездочки? Ким Йенгук из-за своей гордости ты ведь так и не узнал бы в новелле, как любит Хваён звезды, если бы не Шин. Хотя сейчас мне уже должно быть все равно, ведь в новой, нынешней версии тебя заинтересовала другая, и с ней ты ведёшь себя по-другому, по-настоящему, не фальшивя чувствами. Даже хоть она сразу и не поняла твои намерения. Только… Я глаз натяну тебе на жопу и заставлю моргать, если ты обидишь её! Реально это сделаю! — Хани представляла лицо Йенгука в небе и угрожающе показывала кулак. Перестав думать о плохом, я расслабила руки, голову и легла на пхёнсан.
— Но если он все-таки не выдуманный, то как тогда наша травма может быть похожа.
Звезды ярко сверкали, и слышался только стрекот цикад, да шолох падающих листьев.
— Мама…
***
— Мама, мама, посмотли, что я сделала!
Одно из ярких воспоминаний
— О, что тут у тебя, малышка Хани-я?
Пока мама рассматривала мою кривую поделку, я глядела на неё. Спустя столько лет лицо совсем стёрлось из воспоминаний, которую не могли восполнить фотографии. Их совсем не осталось из-за мачехи, решившей их в один день сжечь.
— Хани-я, — продолжала нежно мама.
Я совсем не помнила, что мама говорила, но её чистая, искренняя улыбка отпечаталось в памяти навсегда.
— Не забудь показать…
***
— Ты чего не спишь, онни?
Я опомнилась, вернувшись в реальность. Холодный ветер разогнался, покачивая неслабо листья деревьев.
«Про кого это мама говорила?»
— Сон не идёт, а ты?
— Кошмары…
«Возможно, ей сейчас трудно о них говорить. То, что случилось с ней на улице Поздней юности, её состояние…»
Я подумала, что смогу наконец-то развеселить часто грустную Мирэ, но её лицо посреди улицы взволновало сильнее. Она стояла и игнорировала всех вокруг, задумавшись о своём. Как будто в пустоту смотрела, ничего не выражая. В то же время от Мирэ чувствовалось тревожное чувство.
«Хорошо, что всякие безделушки смогли на немного отвлечь её».
— Как помощница, ты не жалеешь о выборе? — мне очень захотелось спросить. Сколько бы я не пыталась закрыться от людей, приходилось все равно общаться с коллегами из издательства и площадки.
Мирэ сразу не ответила и присела рядом со мной, накрыв половиной одеяла.
— Я видела в офисе много тех, кто не хотел с тобой работать. Они часто кричали или ругались. Если хочешь знать моё мнение, то… — Она с улыбкой посмотрела на меня, стараясь полностью передать чувства. — Мне писец как нравится! Я не жалею о том, что госпожа Сок дала шанс побыть твоей помощницей, Хани.
— Госпожа Сок говоришь? Она хорошая, но бывает так строга и пугающе. Брр. — Я потёрлась как будто от появившихся мурашек.
— Хех, это правда. А как же корректор Чжон?
— Не упоминай эту жестокую женщину рядом со мной, пожалуйста. Она настолько застряла в прошлом, что пришлось работать с господином Мином. Он похож на типичного несоциального сараримана, но отлично понимает современный сленг. Я реально устала объяснять сто раз госпоже Чжон, что радушный пук — это сленг китайских фанатов, а не пук единорога.
— Как интересно, ха-ха. Радушный пук, я не могу.
— Рада, что тебе весело. А как тебе… менеджер Чхве?
«Как же неловко об этом спрашивать спустя столько лет».
— Ммм, как бы сказать. У меня такое ощущение, что вы были ближе, чем кажется. Скажу честно, я мечтала с ним подружится ради плюшек, но он ведь странный, правда же?
У меня не было слов. Она была совершенно права.
— Я… встречалась с ним, пока он не начал проявлять интерес к другим.
— Вот урод! — Мирэ так заволновалась, что аж встала с места. — Да я…