Отражение

Фрэнсис Дик

Нору», как, бывало, много лет назад делал Чарли. Чарли… Он, казалось, буквально заглядывал мне через плечо, напоминая, что в нашей работе не существует мелочей.

Работа.

Само слово вызвало во мне гложущее чувство тревоги.

«Ну нет, — подумал я. — Я был и останусь жокеем».

В субботу утром я проснулся очень рано. Я ждал, что позвонит Гарольд и посоветует сказаться больным, но телефон молчал, и я так истомился ожиданием, что мне уже начало казаться, будто я и впрямь болен. Тем лучше, не придется ничего сочинять.

Звонок раздался без четверти десять.

Ты здоров? — спросил Гарольд. Господи! Если болен, советую быстро поправиться. Только что звонил Виктор, и я ему прямо

сказал, что он может загубить Панциря, если будет его придерживать. И что он тебе на это ответил? Ответил, что можно не пускать лошадь в шенкеля, вреда не будет. Тут я ему все и выложил, все, что ты мне говорил, слово в слово. Что если мы сделаем ставку на выигрыш, ты вывернешься наизнанку, чтобы нам помочь. — Жизнерадостный голос Гарольда едва не разрывал телефонную мембрану. — И знаешь, что сказал Виктор? Он сказал: «Передай этому чертову праведнику, что этого-то я от него и жду». Неужели? Вот именно, — проревел Гарольд. — Он передумал. Так что, если хочешь выиграть на Панцире скачки — давай. Советую выложиться. Но Панцирь не… Послушай, черт бы тебя побрал, ты хочешь участвовать в скачках или нет? Хочу. Тогда увидимся в Аскоте. — И он швырнул трубку, давая мне понять, что я неблагодарная свинья и даже не отреагировал должным образом на то, как он обработал Виктора. Я сильно подозревал, что он пообещал Виктору первый приз, а я, между тем, был совершенно не в форме.

В Аскоте я первым делом нашел старшего конюха Гарольда — он обычно сопровождал лошадей в дороге и, как всегда, приехал на скачки вместе с ним — и спросил его о самочувствии Панциря.

Взбрыкивает, бьет задом, может сбросить седока в любой момент. А Рассвет? Смирен, как старая корова. На кого делают ставки? На обоих понемножку. Надо же на кого-то ставить, так почему бы и не на этих? — ответил он, искоса взглянув на меня умными, цепкими глазами. Да, вы правы, — бросил я вскользь. — На кого-то надо ставить… Но знаете, как иногда бывает… публика осведомлена о шансах лошади на выигрыш лучше тренера. Что ж, бывает и такое, — пожал плечами конюх, ухмыльнувшись. — Но сегодня — не тот случай. Поставили на обоих понемножку — и все дела. Не недельный заработок, нет. Так, мелочь, на пиве, небось, сэкономили. Спасибо, — сказал я и, кивнув на прощанье, направился в весовую. Разговор с конюхом не развеял моей тревоги, но и не усугубил ее. Я знал, что, если у лошади нет шансов выиграть, зрители не поставят на нее и пивных денег.

Раз поставили — значит, ноги у лошадей целы, желудки работают исправно, настроение сносное. Больше я и не надеялся узнать.

На зеленой лужайке перед входом в весовую я увидел одинокую фигуру Виктора Бриггса. На нем была неизменная широкополая шляпа, плотного сукна темно-синее пальто на все времена года и черные кожаные перчатки, которые он носил не снимая. Лицо его было, как всегда, непроницаемо. Не заметить меня он не мог, и от него, конечно, не ускользнуло, что я замялся в нерешительности, раздумывая, могу ли молча пройти мимо.

Доброе утро, мистер Бриггс, — сказал я, решив, что все-таки лучше поздороваться. Здравствуйте, — резко ответил он, давая понять, что не желает вступать в разговор. После недолгих колебаний я шагнул к двери в весовую.

Посмотрим, как вы будете выворачиваться наизнанку, — бросил он мне вслед.

Я остановился и повернулся к нему. Лицо его было по-прежнему бесстрастно, взгляд — холоден и тверд.

Посмотрим, — только и сказал я и, с трудом

проглотив застрявший в горле комок, прошел в весовую, проклиная день, когда дал это дурацкое высокопарное обещание.

Раздевалка встретила меня разноголосым гулом: кто-то рассказывал анекдот о двух статуях, Стив Миллейс сгибал и разгибал заживающую руку, жалуясь, что врач не допускает его к скачкам, кто-то делился свежими сплетнями о том, что в правилах проведения скачек готовится крупный переворот. Переодеваясь, я умудрялся слушать всех одновременно.

Я ему сказал, посмотрите, все движения восстановились, это нечестно…

А правда, что «Жокей-клуб» созывает новую комиссию?.. Посмотри, я уже могу делать рукой круговые движения. Ну как, что скажешь? Комиссия собирается назначить платных распорядителей, как вам это нравится? Я могу справиться с любой лошадью, я ему так и сказал, но этот тип и слушать не стал. Платить старшему распорядителю жалованье — это уж слишком. Ты не знаешь, сколько обычно срастается ключица? Я слышал, что лорд Уайт дал свое согласие…

До меня донеслись слова сплетника:

А Айвора ден Релгана, похоже, назначают председателем… Что вы сказали? — переспросил я, повернувшись к нему. Не знаю, правда ли это… один журналист, который ведет колонку светской хроники, сказал мне, что ден Релгана уполномочили создать комиссию по выбору платных распорядителей. Да, — сказал я, нахмурившись, — вот уж не ожидал, что Айвор ден Релган заберет такую власть. Странно, правда? Сам не могу понять, в чем дело, — ответил он, пожав плечами.

В течение дня сплетня победоносным маршем прошествовала по «Жокей-клубу»; одно за другим недоуменно вытягивались лица, новость возмутила всех без исключения.

Только одну группу людей, впрочем, не слишком удачно подобранную, казалось, не задела волна всеобщего негодования, и сейчас к ней были прикованы взгляды остальных.

Лорд Уайт. Леди Уайт. Айвор ден Релган. Дана ден Релган.

Они стояли напротив весовой под тусклым ноябрьским солнцем, дамы кутались в меха. Всегда изящная, леди Уайт выглядела изможденной, невыразительной и несчастной. Дана ден Релган светилась здоровьем, ослепляла улыбкой, обволакивала лорда Уайта лучистым взглядом, время от времени снисходительно поглядывая на его жену. Лорд Уайт грелся в лучах улыбки Даны и молодел на глазах. Айвор ден Релган курил сигару, самодовольно улыбался и так по-хозяйски оглядывал собравшихся, словно был по меньшей мере владельцем Эскотского ипподрома. Он снова надел приталенное пальто из верблюжьей шерсти, зачесал назад начинающие седеть волосы и, видимо, считал, что имеет право находиться в центре внимания.

Сзади неслышно подошел Гарольд и взял меня за локоть.

– . Чингисхан, — сказал он мне на ухо, перехватив мой взгляд. — Готовится править миром.

Ты имеешь в виду комиссию? А что же еще? Ден Релгану предложили председательское кресло в комиссии, которую он сам же решил создать, — заметил Гарольд ядовито. — Шито белыми нитками. Хочешь сказать, что все это делается для отвода глаз? Вот именно. На самом деле ему просто сказали: «Валяй, выбирай распорядителей, а мы будем им платить». Неслыханная наглость. Ты прав. Эта девка так вскружила голову лорду Уайту, что он готов пообещать ее папаше все что угодно. Так это инициатива лорда Уайта? Филип, ты что, вчера родился? — спросил, осклабившись, Гарольд. — Вспомни, кто уже много лет пытается прорваться в «Жокей-клуб»? У кого есть красавица дочка, которая за это время подросла настолько, что теперь ее можно спокойно подложить

под Старину Сугроба? Айвору ден Релгану, наконец^ удалось подобрать ключ к власти на скачках, он проник в эту крепость, волен принимать решения, и его уже не выпихнешь. Старая гвардия, конечно) попытается, но это безнадежная затея.

Тебя это здорово задевает, как я погляжу, — сказал я удивленно. А ты как думал, черт побери?! Скачки — великий вид спорта, и в настоящее время свободный от коррупции. В других видах спорта, ты сам знаешь, в каких, руководство извращено, продажно и загнивает на корню. Если до сих пор мы были исключением, то только потому, что на нас работают аристократы, работают бесплатно, из любви к конному- спорту^ Пойми, это обеспечивает здоровый дух соревнований. Конечно, и аристократы иногда совершают дурацкие| ошибки, но мы всегда в состоянии их исправить. Если¹ ден Релган назначит платных распорядителей, на кого, по-твоему, они будут работать? На нас? На конный спорт? Или на Айвора-подонка-Релгана? |