Отрочество 2
Шрифт:
Самуил при моих словах об их мирности заулыбался удачной шутке и спрятал за спину громадные ручищи с перманентно разбитыми костяшками.
– … мирные, – повторил я, давя голосом, и близнецы закивали усиленно, глядя на генерала преданными глазами. Буры заулыбались уже в открытую, – помогали бурам как возчики и торговцы, то столкнувшись с этими беззаконными негодяями лично, они решили взять в руки оружие.
– Так… – он смерил их взглядом, и близнецы затаили дыханье. Короткий приказ, и чернокожий слуга срывается с места,
Минут пятнадцать мы беседовали с генералом о газетных статьях, пропаганде, Одессе и Москве. Как мне показалось, изрядное невежество, типичное для буров, соседствует в нём с достаточно развитым, практичным умом.
Близнецы в это время вели себя браво – играя мышцами, втягивая животы и надувая грудь. Безыскусно, и несколько даже просто, но африканеры вполне благосклонно отнеслись к желанию показать себя в лучшем виде.
Мишка подъехал верхом, скинув поводья прибежавшему вместе с ним генеральскому слуге, и заулыбался при виде меня.
– Генерал, – опомнился он, изображая подобие фрунта и делая степенный вид, как и полагается ценному военному специалисту.
– Вот, – кивнул тот на близнецов, – волонтёрами просятся. Возьмёшь?
– Здоровски! – степенный вид пропал на миг, и появился заулыбавшийся мальчишка, – Кхм… да, генерал! Парни надёжные, давно знаю.
– Принимай командование, – отмахнулся Сниман, и потеряв интерес, отпустил вскоре и нас. Остался только Санька, ибо натура! К нему буры относятся с уважением… большим, чем ко мне, ежели по чести. Немножечко досадно даже, и гордость одновременно. Так што за брата не волнуюсь – накормят вовремя и вкусно, напоят, и под пули не выпустят.
Отгрузив с близнецами их «приданое» и переговорив с Мишкой, я отправился к отряду Дзержинского, влекомый неутолимым любопытством.
О себе Феликс рассказывал скупо, будто даже и не понимая самого интереса к своей персоне. Зато охотно рассказывал о пропаганде среди рабочих, ссылке и побеге, своих убеждениях.
– Я марксист, – рассказывал он, пока Котяра хлопотал с кофейником и угощеньем, – … в Преторию? Во многом случай, а отчасти и романтика.
Он усмехнулся едва заметно.
– Африка, свободолюбивый народ буров… Действительность оказалась более неприглядной.
– Жалеешь? – кивнув благодарно другу, принимаю чашку с кофе и горячую лепёшку, густо намазанную толстым слоем свежего масла. Сказать бы кому… а здесь так и воюют – с пасущимися неподалёку стадами и дойными коровами. Не сказать, штоб вовсе уж много, но ежели подсуетиться, молочка и маслица можно достать. Ну и из ближайших ферм привозят, и што характерно – бесплатно!
– Нет! – отвечает решительно, и видно, што сам не раз думал над этим, – Колониальная британская система много хуже фактического рабовладения африканеров! Меньшее зло.
– Африканеров проще… – он сощурился, и по худому лицу катнулись желваки, – передавить.
Глаза у
Много говорили – о нём, обо мне, работе репортёра, уже моих убеждениях…
– Марксист? – тру подбородок в раздумьях, – Наверное, всё же нет – вообще нет, или пока… хм… со временем определюсь. Но социалист – без сомнений!
Феликс ушёл, деликатно дав нам с Котом возможность переговорить наедине.
– Ну и как воюется? – мне почему-то неловко, што он – да, а я с карандашом и фотоаппаратом. Спохватываюсь нелепости вопроса, и такое… будто даже и стыд – за то, што некомбатант, за…
– С Феликсом-то? – он кусанул свою лепёшку и закивал, – Хорофо! То есть хорошо. С Ганецким я уже говорил – авантюрный когда не надо, а Феликс, он…
Котяра зашевелил пальцами.
– … не менее авантюрный, но знаешь?! По уму, а не дурной лихости! Та-акое иногда… – он затряс головой, – но вот всё, всё просчитывает! И объясняет каждый раз – почему именно так. Тактика, потом эта… психо…
– Психология?
– Она! На картах разбираем сперва, где там и што, потом в психологию противника пытаемся вникнуть, снова тактика и эти… штучки всякие. Голова!
– Ты знаешь! – Котяра оживился, – Он попервой у поляков был! Польская кавалерия – Жубер, кажется, формировать начал. Сенкевича, што ли, начитался генерал!
Обоим становится смешно, но не почему-то, а просто – живы, сидим вот так с кофе и лепёшками под солнышком, ноги вытянули.
– А у поляков, – Мишка махнул пренебрежительно, – говорильня, как всегда! Два пана – три партии! Да и разговоры, сам понимаешь – сплошь прошлые обиды с планами Великой Польши от моря до моря.
– Покрутился он там, – продолжил Иван, – да и свой отряд организовал, интернациональный. Феликс, он дельный – не смотри, што поляк! С ним сразу десять человек ушло, да потом… сейчас нас тридцать, и вот увидишь – больше будет, куда больше!
– Дело опасное, – Мишка немногословен, – слыхали про стрелковую засаду на нейтральной территории?
– Ага, – пробасил Товия, – даже читали когда про то в газете, так мороз по шкуре прошёлся! Это панама такая, шо на всю Одессу поговорить! Я…
Переглядки с братом.
– … мы тогда решили, шо если и да, то так и с тобой! Интересно, громко и по уму!
– Хм… – Мишка польщён, но старается не показывать, кусая расплывающиеся в улыбке губы, – а как насчёт повторить?
– Тама? – Самуил чешет бороду, – А засаду не вставят?
– Не тама, а тута, – Мишка чуточку ёрничает, но толстокожие близнецы эту чуточку не воспринимают.
– Это… – Самуил аж привстал, проследив за пальцем, – на минном поле?!
– Ага! – совершенно безумная улыбка, и выпученные в ответ глаза.