Отрочество 2
Шрифт:
От костра послышался хохоток, и до нас донеслись солёные шуточки, а потом ещё и ещё. Когда шутки утихли, Корнелиус подошёл к нам, вытирая рукавом выступившие от смеха слёзы, и велел укладываться спать.
Переглянувшись, без лишних слов полезли в повозку, где долго лежали без сна, вслушиваясь в ночь. Вроде бы и всё хорошо, но внутри затаилась опаска, от которой всё никак не может успокоиться колотящееся сердце.
– Сидят, – шепнул мне на голландском Санька, выглянувший через щель в старом тенте. Поёрзав, он переполз ко
– … думал, помру… Остановили когда, окружили, с ружьями встали… всё! Ажно сердце остановилось. А папаша наш ничево, и глазом… каменный какой…
– Ага, и Дирк такой же, статуй бельведерский! – зашептал я в ответ.
– Как пошёл папаша наш Крюгера ругать, да этого… сэра, который в Капской колонии…
– Понял.
– Ага… Это как так? Всех ругает, а эти… они вроде сами из Капской колонии, а смеются?
– Буры… всегда всеми недовольны.
– А…
Так и заснули, прижавшись к друг дружке и перешёптываясь.
Тонкие девичьи пальцы бережно перебирают газетные вырезки со статьями и фотографиями. Русские герои англо-бурской войны смотрели будто в саму душу, строго и требовательно, и…
… задумавшись на секунду, девушка начала отделять овец от козлищ[v], откладывая особо не просто приехавших, а настоящих героев. Тех, которые совершили поступки, о ком писали в европейских газетах. А не тех господ, которые не успев ступить на земли Африканского континента, фотографируются с оружием на фоне различной африканской экзотики, заваливая потом всех родных и мало-мальски знакомых письмами и фотографиями! Вояки бравые…
Стыдно за таких, ей Богу! Выстрелить не успели в сторону противника, а в письмах уже сквозит усталость ветеранов, не вылезающих из боёв и походов!
Настоящих немного, совсем немного… к некоторой досаде девушки людей приличных среди них почти и нет. Ганецкий… да, пожалуй, и всё! Ах нет! Подполковник Максимов, говорят, весьма дельный человек. Сослуживцы дядюшки весьма уважительно отзываются, самыми лестными эпитетами. Но… он старый!
Ну и разумеется, медики из Русского отряда тоже люди весьма достойны, но… не то!
Девушку взяла досада на таких… неправильных героев! Где блистательные офицеры и благородное дворянство?! Сколько красивых слов в газетах о цвете нации! Где он, этот цвет?
Ганецкий, Максимов, и… всё, больше никаких громких имен, если не считать случаев скорее курьёзных, вроде грузинского князя Багратиона-Мухранского, воюющего во Французском легионе. Никаких подвигов за «князем Нико» не числится, если не считать таковыми ношение горского костюма и аудиенцию у «папаши Крюгера». Рядовой!
В свободное от войны время охотится на обезьян и говорят, подстрелил тигра… Знать бы ещё, откуда в Африке взялся тигр?
А эти… воздохнув, она опёрла подбородок на переплетённые руки, и посмотрела на
Она решительно тряхнула головой, раздражённая неправильными, неподобающими мыслями. В самом деле, глупо думать так, будто люди с положением, и пороки, тем паче врождённые, могут встречаться у людей благородного происхождения!
Но в хорошенькую головку закралось сомнение, и как назло, вспомнились некоторые слухи, ходившие о почтеннейшем Ретвизникове и его любви к горячительным напиткам и молоденьким мальчикам. Да и Аполлинариев, хм…
Два молоденьких одессита, не окончивших даже гимназии, в сравнении с заранее уставшими фотографическими героями… почти. Да, почти! Хотя и совсем ещё юнцы.
Рука её дрогнула, но всё-таки перевернула целую стопку вырезанных из газеты фотографий. Феликс Шченсны Джержинский, беглый ссыльный… марксист, и… ну невозможно красивый мужчина! Щеголь, красавец, и самый известный русский на этой страшной войне! Марксист, революционер, опасный смутьян…
Девушка вздохнула, глядя на фотографию затуманенными глазами, и…
«Сошедший с фотографии мужчина вкусно пах порохом, хорошим вежеталем[vi] и самую чуточку – коньяком. Одетый в военную форму, он отставил в сторону винтовку, и нежно, но непреклонно завладел её рукой, пристально глядя в глаза.
– Мадемуазель Елбугова, – бархатным баритоном, от которого подкашивались ноги, сказал опасный… ах, какой опасный… смутьян… – я имею честь взять вас в плен!
– Нежный плен, – выдохнул он с напором.»
И… как же жарко внезапно стало! Вздрогнув, Лиза закусила верхнюю губу, кинув тревожный взгляд в сторону прикрытой двери…
– Милая! – донеслось из гостиной, и девушка спешно спрятала фотографии и газетные статьи. Не то чтобы родители не знали, что она такое собирает, но… незачем. Не сейчас.
– Поздеевы пригласили нас, будем поздно, не жди, – войдя душистым облачком, сказала наряженная на выход мать, и наклонившись, поцеловала дочку в мраморный лоб, – Не простыла?
Она ещё раз прикоснулась губами ко лбу дочери и покачала головой, расстраиваясь.
– И горнишную, как назло, отпустила…
– Всё в порядке, маман, – Лиза постарался улыбнуться как можно естественней, – просто слишком натоплено – видно, Ираида перед уходом расстаралась.
– Ладно, – с некоторым сомнением согласилась мать, – тогда поужинай и ложись спать, не засиживайся допоздна с книгами!
Проводив родителей, Лиза оббежала квартиру, с колотящимся сердцем заглядывая во все углы, как бывало в детстве – выискивая спрятавшихся приятелей по детским играм под кроватями и по шкафам. Лицо её раскраснелось, дыханье сбилось…