Отрочество 2
Шрифт:
Ан нет… горит, точно горит! Не иначе, тюки с хлопком или какая-то химия! Горит!
В порыве энтузиазма разворачиваю самолёт и пролетаю ещё раз, фотографируя пламя. И вспышки, вспышки, вспышки! В бессильной ярости стреляют в меня из ручного оружия едва ли не все защитники Дурбана.
Набрав высоту, кружусь некоторое время над городом, действуя на нервы, и только потом, издевательски качнув крылами, ухожу на посадку.
– Есть накрытие! – скинув очки и шлем, взбудоражено рассказываю встречающим, – Сань! Помнишь склад ближе к гавани? Тот, где в прошлый раз
Отчаянно гудя клаксоном и подпрыгивая слегка на кочках, подъехал штабной автомобиль, и водитель-немец лихо затормозил около нас, окутав пылью.
– Чортушко! – отряхаясь, привычно припечатал его Санька, на што тот только осклабился довольно. Уж такая у них дружба-вражда, человеку стороннему и не понять.
– В штаб! – пролаял Чортушко на своём дурном диалекте немецкого, – Генерал хочет уточнить диспозицию!
Скинув кожаный реглан, прыгаю в авто, и едва успеваю вцепиться в поручни, ездит немец лихо. Вообще – чем дальше, тем больше Сниман становится технократом. Оценив преимущества техники, он с упорством обдолбанной сороки тащит к себе любые механизмы. Нужны ли, нет… найдём применение!
С одной стороны – выходит иногда достаточно забавно и казусно, учитывая невеликое образование генерала. С другой – вполне себе подход. Обкатать технику в условиях боя для понимания её пригодности в широком применении. Такие себе натурные испытания под взглядами тысяч людей. И сдаётся мне, что буры, и без того не чуждые идеи технического прогресса, после войны прямо-таки ринутся развивать промышленность.
Сходу озадачив меня необходимостью срочного увеличения военно-воздушных сил Претории, Сниман увлёк меня на совещание. С того памятного раза он уверовал в мои таланты стратега, хотя пока што я ни разу не подтвердил их.
Однако же и штабные относятся ко мне вполне лояльно, то и дело апеллируя в спорах к очевидцу. Да и по совести, не все фотографии получаются удачными, так што живой свидетель, оно как-то надёжней.
Чуть погодя притащили фотографии, и Бота, разглядывая фотографии горящего склада, поздравил меня с большой удачей.
– Мелкая мошка зло кусает, – назидательно сказал он, – всего два летательных аппарата, а британцы вынуждены держать в тылу десятки пожарных команд!
– Допросы пленных показывают, – Сниман довольно погладил бороду, приязненно поглядев на меня, – что психологический эффект авиации…
Я невзначай покосился на Мишку, потревоженный обилием умных слов, и брат незаметно подмигнул. А, ну да… просвещает шефа! На то он и адъютант.
– … превысил самые смелые наши ожидания! Опасность с Неба угнетающе действует на солдат противника, и они сами рассказывают, что при всяких подозрительных звуках непроизвольно задирают головы вверх, что ведёт к дополнительным потерям!
– Главное всё же – разведка, – вставил свои копейки Вильбуа-Марейль, на што я непроизвольно кивнул.
Совещание несколько подзатянулось, и всё тот же Чортушко отвёз меня назад, на охраняемый пуще глаз аэродром.
– Двигатель я проверил, – доложил мне Санька,
– Угу. Перекушу только. Не… – отмахиваюсь от предложенного мяса, – шоколадку погрызу, и в полёт. Да! Кофе только… хотя нет, лучше молока. Есть?
Запрошенное быстро принесли, и я уселся на лавочке рядом с братом, запивая шоколад свежим молоком.
– Как представлю, – задумчиво сказал Санька, перестав есть, – воюет человек, а потом с неба – херак! Бомба. И крутятся, крутятся над головой самолёты… ужас! Потом, канешно, народец попривыкнет так воевать.
– Да! – опомнился он, – Дядя Гиляй вечером звал. Из разведки вернулся, весь довольный и грязнющий… но и довольный, не передать! Обещался, што как отмоется и с докладом отпишется, вестового за нами зашлёт, хотя если мы и раньше придём, тоже не страшно.
– Славно! Ну, всё, до встречи на земле!
Мотор зафырчал, короткий разбег, и подпрыгнув несколько раз, еле заметно качаясь колёсами почвы, взлетаю. В голову само лезет требование Снимана, и я хмурю лоб… проблемка!
Самолёты, они в таком виде на грани грузоподъёмности. Соответственно, нужен лёгкий пилот, притом технически грамотный – пусть даже с прицелом на будущее, но всё же! Кого потяжелее, так фотоаппарат снимать, толку тогда с такого полёта?
Буры же… среди наших ровесников мы как бы и тово… мелковаты. По росту даже если и да, то костяк у здешних массивный, увесистый. Взрослые тем паче. Вон, Конелиус, небом заболел с первого взгляда, а летать – едва. Подъёмной силы хватает, но впритык почти.
Я-то, случись што неладное, хоть шанс имею – фотоаппарат хотя бы сбросить. А Корнелиус? Буду думать, буду экспериментировать, но пока глухо, а тем более – срочно.
Пускать в авиацию иностранцев, среди которых хватает технически подкованных худощавых низкоросликов? Не хочется как-то, вот ей-ей! А-а, с Мишкой потом посоветуюсь, с Санькой, с дядей Гиляем! Утро вечера…
Поймав поток, я закружил по широкой спирали, огибая Дурбан со стороны океана. Ждите, британцы, с неба надвигается Смерть!
Листая свежую французскую прессу, Сергей Александрович наткнулся взглядом на фотографию ничем непримечательного мальчишки в шофёрском шлеме и очках, улыбающегося свободно и открыто. Снова он… улыбается…
– Гадкий мальчишка, – еле слышно сказал Великий Князь, – гадкий…
Он перелистнул страницу, а там – снова мальчишка, но уже другой… и тоже – улыбается!
– Гадкие мальчишки, – произнёс он, и лицо сделалось холодным, безжизненным. Плохо сделанная восковая маска, на которой тусклыми болотными огоньками горели глаза.
Заглянул адъютант, очень красивый и изящный молодой человек в гвардейском мундире от лучшего портного, сидевшем на нём подобно лайковой перчатке. Полные его, чётко очёрченные губы, таящие лукавую усмешку, разом изогнулись уголками вниз, подобно луку купидона.
Осторожно прикрыв дверь, он снова уселся за стол в приёмной, полный мрачных и ревнивых мыслей. Вечер испорчен… г