Отрочество
Шрифт:
Баба напугано закусила платок, а в её рано выцветших серых глазах начала проступать нешуточная паника, заражая прочих.
— Как же, Феденька… — всхлипнула она, из последних усилий сдерживая вой.
— Цыц, дуры! — староста гневно насупил брови, и мужики повинных баб поспешили навести порядок, щедро раздавая затрещины и ругая супружниц — кто вполголоса, а кто и на всю ивановскую. По характеру!
Какая там косьба опосля таково?! Известное дело, летом один день год кормит, но вот же — приехала беда, откуда не ждали. Начальство! Известное дело, не с
Собрав струменты, християне пошли до села, сбившись пчелиным роем. В кудлатых головах зрели самые дикие идеи и предположения, потому как известное дело — баре! Чево от них хорошево когда было? Ась? То-то!
До начальства народ дошёл мрачный и взбудораженный донельзя. Воинственный, ощетинившийся сельскохозяйственными орудиями. Фаланга! Во времена былые — сила…
… а потом коллективная память шепнула на ушко про солдат с ружьями, да про пушки картечью прямой наводкой. Куда там коса против пушек!
Приблизившись, християне растеряли добрую половину запала, замедлили ход и начали сдёргивать шапки, нестройно приветствуя незваных гостей. Тех, которые много хужей татарина! Татаре-то, они когда ишшо были! Да и были ли? А иго, так вот оно! Петербуржское. Барское!
— Здрав…
— … барин…
— … милость…
Лица деревянные, чисто идолы колодные, единым топором из пней дубовых вырубленные. Шапки в руках, спины склонены покорно, а вот глаза неправильные — настороженные. Не решили ишшо, скрипеть зубами до самых дёсен и склоняться перед силой, которая солому, аль бунт, и гори тогда вся округа огнями!
— Чево пожаловали-то, господа хорошие? — осторожно осведомился староста, выйдя вперёд, и чувствуя спиной молчаливую поддержку односельчан, — Оно как бы и тово, рановато с податями.
— Без тебя умные люди разберутся, смерд! — рослый, брюхастый становой растрясся с похмелья, да печёночные колики донимают, а от тово сильно не в духе. Гневен!
— Позвольте, Карл Иосифович? — земский чин вышел вперёд, сверкая близоруко пенсне в золотой оправе, отчево у многоопытных мужиков ажно зубы заныли. Известное дело, пинсне! Да ишшо и в золото оправлено.
Как для дохтура, так стёклышки такие первое дело. Учился, значица, без всяких, ажно глаза попортил. А как у стрекулиста [33] каково, так жди беды! Душу вынет, и чужую вложит, за всё по закону ихнему выйдет, без оглядки на нашенский покон.
А тут ишшо и золотое, то бишь матёрущий стрекулист, такой хуже шатуна. Шатун-то, он што, ежели в сравнении? А такой, в пинсне, не одного-двух мужичков задерёт, а всю округу по миру пустить могёт! И на рогатину таково не моги, н-да…
33
Имеет сразу три значения, сплетённых меж собой: мелкий чиновник, бумагомаратель, проныра.
— Прибыли мы для устройства у вас образовательного
— Чисто паук, — шепнула одна баба другой, выглядывая у мужа из подмышки, — лядащий такой, што сдыхоть как есть! Ручки-ножки тонкие, а пузо такое, што будто кровушки насосался досыта. — Агась! — ответствовала товарка, — Косиножка как есть! А губёшки-то, губёшки! С синцой. Верно ты, Марфа, сказала — сдыхоть какая-то к нам пожаловала, чистый упырь, не дай Бог таково приснить! От таково не жди добра.
— Чево? — вытянув шею, переспросил староста, дождавшись окончания речи, — вы бы тово… этово, господин хороший, по-русски бы с нами, потому как по-господски не разумеем. Словеса некоторые вроде как и по-русски, а вместях как бы и не по нашенски.
— Вот же… — господин из земства растерянно оглянулся на станового.
— Бунтовать!? — выступил тот вперёд, радуясь возможности выплеснуть плохое настроение, — Вы чего удумали? Против властей идти, смерды?!
Да ни в жизнь, твоё благородие! — староста оглянулся на сельчан, сдвинувшихся ишшо плотней, — Вот те крест! Ты ба нам простыми словесами растолковал, а то мы люди неучёные, таких слов-то и не знаем!
Староста привычно валял дурака, потому как чево ж не разобрать-то? Уж про училище-то он всё понял!
Другое дело, пусть растолкуют учёные господа каждое словечко, а то хвостом только махнут, и нетути их! А християне вроде как и ознакомлены, а на деле — шиш! И даже без масла.
— Школу, дурак! — взъярился становой, надуваясь объёмистым брюхом и багровея одутловатой щетинистой мордой, отчево доброй половине мужиков помстился кабанчик, которого бы и уже и пора… тово, ножичком. И обсмолить, — Школу в вашем селе откроют!
— Ва-ашь бродь! — у старосты ажно ноги подогнулись, от подтверждения самохудших мыслей, — За што нам такое?! Верой-правдой завсегда, а тут такое…
— Бунтовать?! — мясистая рука начала лапать кобуру.
— Не губите! — староста бухнулся на колени прямо в пыль, — Ну куда нам школа? Сами себя еле кормим, через два года на третий кусочничать не ходим, а тут тягло такое!
— Кретины! — становой харкнул, попав на лапоть старосты, отчего у мужика ажно волна прошла по всему телу. Эх-ма… в лесочке бы етого кабанчика встретить, никакой левольверт бы не помог! Если б подальше от деревни только, а то чево ж обчество под нехорошее подводить?!
— Ради вас умные люди ночами не спят! — ярился полицейский, — Законы умные придумывают, а вы… твари неблагодарные… Быдло как есть!
— Позвольте, — земский нерешительно тронул разъярившегося станового за рукав, — кажется мне, тут произошло некоторое недопонимание. Я попробую объяснить этим… э-э, пейзанам, всю суть их заблуждений.
— Пейзанам, — прогудело средь християнам тихохонько — так, штобы баре не услыхали, а то беды ведь не оберёшься! Ишь какие словеса гадкие! Вроде как и без матерка, а будто дерьмом облили.