Отрочество
Шрифт:
— Прошу, — едко отозвался полицейский, делая шаг назад, погрозив толпе увесистым, как бы не больше головы Кузьмёныша, кулаком, — у-у, быдло!
— Господа мужики! — начал земский, — судя по всему, произошло элементарное недопонимание. Я представитель земства, зовут меня Виссарион Аполлинариевич…
«— Матёрущий…» — тоскливо подумал староста, принимая самый покорный вид, — «такой все зубы заговорит не хуже бабки-шептуньи»
— … таким образом, содержание школы никоим образом не ляжет на общину.
— И обеды? — переспросил староста угрюмо, — Вот штоб так — без денег?
— Без
— И без записей?
— Без записей. Любой ученик обеспечивается горячими обедами за счёт благотворителя. А если оный ученик учится на отлично, показывая высокий ум и должное рвение, то по рекомендации учителя, возможна и стипендия на обучении в более высоких учебных заведений.
— При надлежащем благочестии! — добавил земский от себя, нравоучительно указав на старосту желтоватым от табака перстом.
— У нас недоимки ещё за те лета, — топчась в пыли с картузом в мозолистой руке, тоскливо предупредил староста. Всем своим мужицким нутром он чуял нешуточный подвох, но уловить ево никак не удавалось, — много, страсть!
— Недоимки ваши, равно как и имущественное положение, никоим образом не пересекаются со школьным фондом.
— Чевось?
— Не пересекаются, говорю! — земский начал терять остатки терпения.
— В селе будет выстроена школа, — начал рубить земский, — причём содержание учителя, закупку учебников и учебных пособий, а так же горячие обеды для всех учеников, берёт на себя благотворитель. Всё! Пшёл вон, скотина!
— Так бы и сразу, Виссарион Аполлинариевич, — пробурчал становой, садясь в пролетку, сильно прогнувшуюся набок, — а то ишь, залиберальничали! В кулаке их, в кулаке!
— Ох, Карл Иосифович, — с чувством отозвался земский, усаживаясь напротив, — в такие минут, при всех своих убеждениях, я начинаю понимать противников отмены крепостного права! Ну дети же, сущие дети! Куда им без отеческого пригляд?
— Быдло! — отрезал становой, пхнув кучера сапогом в спину, — Трогай!
— Чево они? — тихохонько поинтересовался Кривой Анфим, глядя в спину отъезжающим барам. — Жалеют, што из крепости нас ослобонили! — отозвался староста, сплюнув вслед и натянув картуз.
— А… — глубокомысленно протянул мужик, — а такой весь из себя поначалу, што фу ты ну ты!
— Все оне одним миром!
— Записываемся! — волостной писарь, оставленный высоким начальством, начал свою работу, усевшись за вынесенным столом со всем своим удобством, — В очередь, становись, растуды вас в качель! Имя, отцово имя, да фамилье. И по гривеннику готовьте!
— Так это, — замялся староста, опасаясь спорить с наделённым нешуточной фактической властью волостным писарем, — вроде как и тово… бесплатно! Господа сказали.
— Остолоп! — писарь брезгливо выпятил мясистую губу и оглядел мужика, как хорошая хозяйка глядит на катях, невесть каким образом оказавшийся посреди метёной избы, — А переписать вас? Официяльный документ, не шутка!
— Ну раз официяльный, — угрюмо согласился староста, нутром понимая какой-то подвох, — тогда оно и да.
— То-то,
— Вот те и бесплатно, — сплюнул один из мужиков, подходя с зажатыми в кулаке монетами, — школы ишшо нет, а денежки уже дай!
— То ли ишшо будет! — угрюмо посулил односельчанин.
— И што за зараза нам так подкузьмила? — вслух гадал староста, — Капитан Сорви Голова… Из немцев, што ли? А мы тут при каком разе? Тьфу ты, прости Господи…
Двадцать четвёртая глава
Отмывались истово, до скрипа зарозовевшей кожи, смывая въевшийся угольный чад и осевшую на теле соль, от которой обчесались, как шелудивые собаки.
— Потри-ка спину, — Мишка поворотился костлявым хребтом, — да смелей! Не жалей сил-то! Ох, красота… собственная мыльня, надо же!
— Погоди, — посулил я, водя по костомашкам мочалом, — дядя Фима грозился нас в бани турецкие отвести. Говорит, чуть ли не кусочек рая на Земле, да на все вопросы только глаза закатывает, да бровями играет.
— Живём! — отозвался Пономарёнок жизнерадостно, встав под душ, — Неужто лучше Сандунов? — А мне-то откель знать? Завтра и увидим!
Стол Бляйшманы накрыли так, што даже и скатерти не видно. Вот ей-ей, некоторые блюда даже немножечко сикось друг на дружке стоят, так сильно места не хватает!
— Шалом алейхем! — чуточку нестройно поприветствовали мы хозяев, рассаживаясь на указанные места. С прошлого года дом стал ещё богаче и ещё безвкусней. Везде, где можно наляпать алебастровой лепнины с позолотой, она уже наляпана.
— Шалом у-враха [34] ! — солидно ответил дядя Фима, раскабаневший ещё больше, как бы интересно это не звучало по отношению к иудею. В том годе у него живот нависал над поясом брюк, а теперь солидно лежит на коленях, — Садитесь, мальчики! И не надо стесняться! Егорка мине как родной племянник, из которых имеются только двоюродные, штоб они были здоровы и богаты, но немножечко отдельно от моево кошелька! А раз вы таки братья Егору, который немножечко и Шломо для моего большово сердца, то значит, и мине самую чуточку как племянники, пусть даже и названные!
34
Мир и благословение.
Дядя Фима сочится жиром, искренним гостеприимством, жизнелюбием и неутолимым любопытством. Немножечко проехавшись по ушам Мишке всяким интересным, он начал интересоваться впопеременку за нас и за Одессу.
— Ой вэй, — жирно вздыхая и не прекращая вкусно жевать, печалился он, выбрав для исповеди почему-то Мишку, — ты бы знал, как я скучаю за Одессу! Такой город, такой город! Во сне иногда вижу. Хотя чего это я, ты и без мине понимаешь, да? Ведь скажи, невозможно ведь не влюбится в эти улочки, в каштаны и акации… а?! А воздух? Чистый же кислород на меду! Я его как в детстве вздохнул…