Отрочество
Шрифт:
— Инженер, — без тени сомнения ответил я, и Фира закивала согласно, беря меня за руку.
— Ну ты-то хоть… — Владимир Алексеевич повернулся к Саньке.
— А чего они?! — отозвался брат, вставая рядом, — Мы, Сенцовские, так-то смирные.
— Да умоется кровью тот, кто усомнится в нашем миролюбии [62] , — пробормотал опекун, прекращая разнос с видом человека, с размаху наступившего на грабли.
Эпилог
62
Гай
Справный мужик Иван Карпыч курил, поглядывая искоса на супружницу, суетливо хлопочущую у дрянной поддымливающей печи, разражаясь время от времени перхотным сухим кашлем. После переезда в Штаты Катерина Анисимовна резко сдала, будто постарев разом на десять лет, растеряв от здешней непростой жизни чуть не половину зубов, и начисто лишившись остатков женской привлекательности.
«— Как головёшка потухшая, — пришло на ум Ивану Карпычу, — огня уже не разжечь, один только запах дымный и остался. Видимость только бабья, и та от тряпок женских, да волос долгих»
Крякнув досадливо, он в две затяжки докурил цигарку, притушив остатки об мозоли на ладони. Супружница, будто чувствуя мысли, сжалась, виноватясь в бабьей своей неладности.
«— Ни Богу свечка, ни чорту кочерга, — окинув взглядом постылую супругу, скривился справный мужик Иван Карпыч, — ни по мущщинской надобности не годна, ни по хозяйству толком. Так только, зряшно небо коптит да хлеб жуёт»
Сдавленно охнув, женщина прижала руку к подрёберью, и остановилась ненадолго, поджав старушечий рот, отчево в груди супруга вновь разгорелось тлеющее раздражение. Ишь, болеть вздумала! Работать надобно! Работать!
Ить денежки легко растранжирить — дунь, и нету. Известное дело, бабы! Только начни, и оно так и пойдёт — на дохтура, да на комнатку не в сыром подвале, еду получше. Ишь!
Аксинья вон на консервном заводе работает, и помалкивает. Все денежки в семью несёт, в кубышку! Поначалу невеститься вздумала, прихорашиваться, но он её быстро поучил.
Роток на замок, глаза долу, знает теперича своё место девка! Потому как учить надо! Известное дело — бей бабу молотом, будет баба золотом.
Он, Иван Карпыч, справный мужик, и выйдет ещё в люди! Да так выйдет, што все заговорят! Денежки-то вот они, в жилетке.
В крохотной подвальной каморке, освещаемой сейчас только тусклым светом из грязного окошка под самым потолком, всё близко. Привстав, он похлопав по жилетке с червонцами, снятой с вечера по случаю липкой жары.
Плотная ткань, набитая монетами до полной кольчужности, дырявой тряпочкой упала на бетонный пол.
— Господи, — засуетился мужик, охлопывая жилетку, — господи…
Вцепившись большими руками в давно не стриженные волосы, он завыл волком, исказив лицо.
— Аксинья… сука… — он встал, страшно щерясь, — не бить просила? Кровиночку? Вот кровиночка твоя, вот!
Дырявая ткань хлестнула женщине по лицу, а следом полетел тяжёлый кулак. Справный мужик Иван Карпыч вколачивал в тело опостылевшей супруги кулаки, а потом и ноги, вбивая в тело несбывшиеся надежды.
Подходя к Столешникову переулку, Антон Павлович заслышал приближающиеся
… сверху!? С крыши?!
— А за окошком месяц май, месяц май, месяц май [63] , А в белой чашке черный чай, черный чай, черный чай, А в трактире мужички, мужички, мужички, А по брусчатке каблучки, каблучки, каблучки.63
Сукачёв.
Удивительно сильный и красивый голос, который не портила даже лёгкая хрипотца. Знакомый голос.
— Так это, — улыбаясь в полуседую бороду, объяснил опирающийся на метлу дворник, заметив оторопь Чехова — воспитанник Гиляровских, известный нарушитель спокойствия!
— Зацокал в сквере соловей, как шальной, как шальной, Сосед-полковник третий день сам не свой как больной, Она не хочет, вот беда, выходить за него, А он мужчина хоть куда, он служил у Гурко [64] !64
Иосиф Владимирович Ромейко-Гурко (16 (28) июля 1828 — 15 (28) января 1901) — русский генерал-фельдмаршал, наиболее известный благодаря своим победам в Русско– турецкойвойне1877—1878 гг.
— Вот шельмец! — дворник, не скрываясь уже, улыбался, с удовольствием слушая необычный концерт. Несколько прохожих, остановившись, задрали головы, и с улыбками смотрели на паренька с аккордеоном. Вышла во двор служанка, остановились играющие дети, задрав головы.
— Орут под окнами коты день и ночь, день и ночь, От ихней сладкой маеты по утру теплый дождь, Весной простуженный объят город мой, город мой И ветры весело галдят над рекой, над Москвой. А в чашке чай давно остыл, в трубке нет табака. А на душе от слов и рифм перебор, перебор. Ведь по асфальту каблучки, ведь здесь орет месяц май, Ведь здесь коты и мужички, приезжай, приезжай. Ведь по брусчатке каблучки ведь здесь орет месяц май, Я подарю тебе Москву, поскорей приезжай!