Отрок (XXI-XII)
Шрифт:
Отец Михаил немного помолчал, словно представляя себе, сколько всего может вместиться под этим звездным куполом, а Мишка, пользуясь паузой, лихорадочно искал контраргументы, но все время сбивался на то, что даже в кошмарных снах ни разу не оказывался в роли "общечеловека", пытающегося отстоять в дискуссии правильность своего мировоззрения.
– О чем ты еще говорил, Миша? Об истине?
– Монах неожиданно улыбнулся.
– Что есть истина? Вот, например земля представляется тебе плоской, и ты уверен, что так и есть на самом деле. Для тебя Это - истина,
Мишке не только не пришлось прикусывать себе язык, но даже удалось сохранить благожелательно-заинтересованное выражение лица - двухгодичный тренинг сокрытия знаний давал свои плоды.
– Если же кто-то скажет тебе, что земля кругла, как шар, ты не поверишь. Но тем не менее это так. Земля - шар, висящий в пустоте, а солнце, луна и звезды…
Мишка стоически выдержал, слава богу краткую, лекцию о геоцентрической системе Птолемея, размышляя о том, что до времен Галилея, Коперника и Джордано Бруно осталось еще более, четырехсот лет. Кричать: "А все-таки она вертится!" совершенно не хотелось.
– … Так что, Миша, для одних людей истина одно, для других совершенно другое, хотя рассуждают они об одном и том же. Стремление к познанию истины - да, оно могло бы стать общечеловеческой ценностью, но, как мы с тобой уже выяснили, даже к личной свободе стремятся далеко не все, а уж к познанию, путь которого столь тернист…
Что ты еще называл? Справедливость? Что ж, высшая справедливость существует, и Высший Судия дарует ее всем, но среди смертных понятия справедливости различаются самым разительным образом, вплоть до полной противоположности. Для народа, живущего войной и разбоем, представляется вполне справедливым отнимать богатства у слабых соседей. Для народа, живущего торговлей и ростовщичеством, считается справедливым наживаться за счет обмана. Для тех же, кто живет своим трудом, и грабеж и обман есть деяния несправедливые и преступные.
– Но стремление к справедливости присуще одинаково всем, отче! Пусть они понимают ее по-разному, но жаждут одинаково!
– Однако эта жажда толкает их на совершенно разные дела! А мы с тобой уже договорились, что речь идет не только о чувствах, но и поступках.
– Ну, хорошо, а милосердие? Милосердие, которое может быть даже выше справедливости? Разве не одно и то же понимают разные люди под этим словом? Разве по-разному оно выражается в делах?
– Гм… милосердие выше справедливости?
– Да! А еще самопожертвование. Ты, отче, говорил о том, что и твари бессловесные заботятся о потомстве. Согласен. Но кинется ли собака в огонь не за своими щенками, а за чужими? Нет! Так может поступить только человек! В стае птицы или звери забивают больного, бросают старых и слабых, но человек поступает совершенно иначе, в противном случае в селищах не было бы ни одного старика или увечного! Ты скажешь, отче, что далеко не всякий способен на милосердие и самопожертвование, и будешь прав, но надежда на милосердие и помощь живет в каждом человеке!
– Мы говорим о делах, а не о надеждах…
– Но мы не говорим о торге - ты мне,
– Мишка сам не ожидал от себя такой горячности, тем более не ожидал, что подобные вещи придется говорить священнику.
– Ты, отче, взывал к милосердию, когда сотник приговорил холопку к смерти. Он поступил по закону, по справедливости, но ты все равно, взывал. Значит, милосердие выше справедливости!
– Закон - от людей, милосердие - от Бога. Порадовал ты меня, Миша, не зря я тратил время на беседы с тобой.
– Из голоса монаха ушли нотки поучающей снисходительности.
– Молодец.
– Нет, погоди, отче! Вспомни, с чего наш разговор начался - ты удивился тому, что Нинея просила деда о том же, о чем и ты. Так вот: она просила о милосердии! Существуют, все-таки, общечеловеческие ценности!
– Ведьма и милосердие? Миша!
– Да, отче! И не говори, что это происки дьявола, не поверю. В то, что Земля круглая, верю, а в это - нет!
– Она ведьма!
– Она человек!
– Прекрати немедленно! Замолчи!
– Я-то замолчу, но то, что произошло, уже произошло - Нинея взывала к милосердию так же, как и ты отче. Именно это так поразило сотника Корнея, что он не смог отказать вам. Вам, а не тебе!
– Господи, прости его, ибо не ведает, что…
– Ведаю! Свершилось доброе дело, спасены женщины и дети. Вопреки закону, но во славу милосердию. Вы свершили это вдвоем. Радуйся, отче!
– Этого я и боялся! Сумела-таки прислужница нечистого смутить твою душу, сумела привлечь на сторону сил тьмы…
Дальше разговор пошел, что называется, "в одну калитку" - священник обвинял и увещевал, Мишка угрюмо отмалчивался, ругая себя последними словами за то, что в очередной раз забыл: есть черта, за которой отец Михаил, несмотря на всю свою образованность и широту взглядов, превращается в упертого ортодокса, в фанатика, невосприимчивого ни к каким аргументам.
Кончилось все, как и следовало ожидать, молитвенным бдением на полночи и наложением епитимьи в виде недели на хлебе и воде, с пояснением, что такое легкое наказание наложено на впавшего в ересь отрока исключительно из милосердия к не оправившемуся от ран.
" И куда вас, сэр, понесло? Общечеловеческие ценности, общечеловеческие ценности, демократ, пробы ставить негде! И не первый раз, между прочим. Оглянитесь вокруг, сэр, Майкл, XII век на дворе! Да будь вы ТАМ самым, что ни наесть, красно-коричневым (как вас, собственно, и называли коллеги-депутаты), ЗДЕСЬ вы, все равно, демократичнее, гуманнее и, едрена вошь, либеральнее самых распоследних демократов, гуманистов и либералов. Короче, фильтруйте базар, сэр, особенно при общении с бойцами идеологического фронта. Как вы там, после разговора с Перваком изволили выразиться? Вера нужна, для того, чтобы отличать Добро от Зла? Ну, вот: отличили. Мало вас ТАМ носом тыкали в то, что в идеологии каждая запятая "стреляет"!".