Отряд
Шрифт:
– Господа офицеры, благодарю вас всех за грамотные и умелые действия в сегодняшнем бою. Все будут отмечены в рапорте. Враг деморализован и отступает вглубь Маньчжурии. Следующая наша цель – Мерген. Поэтому сегодня отдыхаем, а завтра конные сотни и одна батарея дивизиона выступают в преследование противника, – этими словами Ренненкампф закончил совещание, напоследок попросив остаться полковника Губастова – командира Сретенского резервного полка.
С утра летучий отряд после плотного завтрака двинулся на Мерген. Китайцы после разгрома на перевале и гибели командования, практически, не оказывали
Пятого августа был занят Мерген, брошенный жителями. Противник силами до четырёхсот солдат и сотни конных попытался оборонять город, укрываясь за стенами домов, но огонь гранатами батареи четырехфунтовок и атака спешенных казаков под прикрытием пулемётов быстро поставили крест на этой попытке. А когда противник побежал и вышел на ровное место, казачья лава довершила разгром.
Летучий отряд захватил три современных орудия Круппа, восемь медных пушек и более тысячи винтовок Маузера, склады другого оружия. Был обнаружен арсенал пороха, который был уничтожен.
– Что скажите, Тимофей Васильевич? – спросил меня Ренненкампф, закончив диктовать доклад о захвате Мергена на телеграфный пункт в Айгуне, а от туда уже курьером направять в Благовещенск. На всём пути нашего отряда генерал пристально следил за тем, чтобы линию телеграфа восстанавливали всеми силами. Связь нужна была, как воздух.
– Блестяще, Ваше превосходительство, и это не лесть. Только вот…
– Что же Вы замолчали?
– Не представляю, что делать с трофеями. Так до Цицикара у нас от Сретенского полка никого не останется. Рассосётся на гарнизоны и команды по доставке захваченного.
Павел Карлович довольно рассмеялся.
– Как-нибудь решим эту проблему, Тимофей Васильевич, – генерал с чувством разгладил усы. – Сколько до Цицикара осталось?
– Чуть больше двухсот вёрст. Судя по картам двести двадцать три, Ваше превосходительство.
– Дождемся приказа из Благовещенска или Хабаровска и двинемся туда, а то генерал Орлов со своим Хайларским отрядом нас опередит, чего мне не хотелось бы, – произнеся эти слова, Рененнкампф зажмурился, как довольный кот после миски со сметаной.
Глава 9. Путь до Цицикара
В Мергенской почтово-телеграфной конторе, где генерал передавал доклад, царил хаос. На полу валялась масса депеш и телеграфной ленты, из аппаратов остался только один, видимо, его не успели увезти, или спрятать куда-то. Из подобранных здесь депеш, многие оказались копиями донесений начальника Айгунского отряда генерала Чжана, и одно из них, адресованное на имя дзяньдзюня или по-нашему генерал-губернатора Шеу, гласило: «Почтеннейший дзяньдзюнь, мы просили у вас в подкрепление две пии, Вы прислали нам только одну. Я занял очень сильную позицию на Хингане и жду атаки русских. Сегодня в том месте, где по расчету должна стать их артиллерия, зарыты четыре фугаса в присутствии офицеров всего отряда, и если русская артиллерия действительно станет на этом месте, то успех, полагаю, будет блестящий».
Когда я зачитал эту депешу Ренненкампфу, тот чертыхнулся по поводу фугасов, и попросил объяснить меня, что такое «пия». Я объяснил, что в подразделениях китайской армии, сформированных по европейскому образцу – это что-то типа нашей пехотной бригады, состоящей из 5 батальонов. Но судя по всему, на перевале нам противостоял китайский корпус, в составе которого восемь батальонов пехоты по пятьсот-шестьсот человек, два эскадрона конницы по двести пятьдесят всадников и 20 орудий.
Порывшись среди других депеш, валявшихся на полу, нашёл ещё одну, отправленную Чжаном после Айгуньского сражения. В ней генерал сообщал, что русские далеко превосходили в своём числе Айгунский гарнизон, который, не имея здесь хорошей позиции, вынужден был отступить к Хингану, оставив в Айгуне только одну пию, которая, задержав русских, дала возможность жителям благополучно выбраться из города.
Чтобы понять, как я прочитал китайские депеши, объясню. Все телеграфные линии в Манчжурии были проведены датским обществом, которое не нашло, конечно, возможным передавать на аппарате сорок тысяч китайских иероглифов, поэтому все телеграммы, поступающие в контору, переводятся на английский язык и в этом виде принимаются аппаратом. При получении их на следующей станции телеграммы вновь переводятся на китайский, и в этом виде уже рассылаются адресатам. В нашем случае переводилось на русский.
Подполковник Ладыженский в отличие от меня знал об этой проблеме, поэтому нашёл для похода аж целых пять телеграфистов-вольноопределяющихся, знающих английский язык и работавших на таких аппаратах. Где нашёл при их дефиците?! Не знаю, но они теперь обеспечивали телеграфную связь от Мергена до Айгуня. Что будет дальше, не знаю, так как весь «запас» телеграфистов уже израсходован на этом пути. Чую, придётся переходить на летучую конную почту «аллюр три креста». Только где казаков и лошадей набрать на эти «почтовые станции».
Отпросившись у Ренненкампфа, тот с начальником штаба увлечённо копался в депешах, вышел посмотреть город, который стоит на берегу реки Нони, при впадении в нее другой небольшой речки, название которой пока осталось неизвестным. На начало этого года, по словам Ладыженского, в Мергене проживало больше пяти тысяч жителей.
По окраинам своим городок напоминал большую манчжурскую деревню, с неправильно расположенными переулками, в середине же пересекался от начала до конца одной большой торговой улицей с изрядным количеством каменных магазинов и складов. Все это было брошено и разграблено. Разграблено ещё до нас китайскими войсками.
Как объяснили оставшиеся в городе жителей, которых осталось не более пары десятков и в основном старики, в Мергене сначала порезвились недели три назад солдаты пехотной пии, шедшей из Цацикара к Айгуну, а доконали город окончательно толпы беглецов из-под Хингана.
Везде по дворам и на улицах валялись разорванные цибики с великолепным цветочным чаем, всевозможная домашняя утварь, обломки мебели, обувь, одежда, куски материи и холста. Вся эта картина оставляла на душе какое-то неопределенное, но тяжелое чувство хаоса, а на безлюдных, как бы вымерших, улицах и дворах, делалось даже жутко. Поймал себя на мысли, что тревожно реагирую на малейший шорох ветра, кладя руку на кобуру с револьвером.