Отшельник
Шрифт:
– Смотри на меня, Надя. Нравится?
Отрицательно качаю головой. А вспотевшие ладони скользят по перекладине. Он потянул шарф вперед, одновременно подув на мокрый после его рта сосок, и все мое тело дернулось от невероятно острых ощущений. Огинский тянет материю назад и вперед, заставляя меня переминаться с ноги на ногу, выгибаться назад, выпячивая грудь и видя, как он пожирает голодным взглядом мои влажные и острые соски. Предательское тело дрожит от похоти. И я ненавижу эти мгновения почти так же сильно, как и не желаю, чтобы он оставил меня, бросил с этой зудящей болью между ног.
– Возбуждена до предела, Надяяяя. Вот он – голод. Ты теперь понимаешь, что он причиняет
Ущипнул сосок и потянул его на себя. Выдыхаю резко через нос.
– Реакция тела никогда не лжет.
Одной рукой сжал мои скулы пятерней, а другую опустил вниз, и я почувствовала его пальцы вместе с кружевом. Безошибочно нашли пульсирующий узелок и потерли сквозь материю. Каждое касание – как удар огненной плетью. Меня вскидывает за его рукой в животном инстинкте получить больше.
– Пульсируешь вот здесь.
Сжал клитор двумя пальцами через шарфик, и у меня колени подогнулись, а по всему телу прошла волна электрической боли от предвкушения того сильного и безумного ощущения разрыва плоти на куски от дикого удовольствия.
– Держись, малышка. Пачкаться бывает иногда настолько сладко. Ты даже забыла сопротивляться…
Я чувствую его эрекцию бедром, и отголоски страха почему-то не отрезвляют, а заставляют ощущать каждое движение его пальцев намного сильнее.
– Я дико хочу тебя, Надя. Ты даже не представляешь, каааак, – его палец вместе с кружевом медленно входит в мое тело, и меня выгибает назад, и глаза закатываются от невыносимого удовольствия. Я чувствую его губы на своей шее, укусами сбоку, где ухо, – кааак адски я хочу тебя трахать. Но мне нравится этот контроль над нами обоими. Нравится боль. Надяяя. Ты даже понятия не имеешь, какой я больной на голову урод.
Говорит хаотично, как самому себе. Прерывисто, сумбурно и даже бессвязно. Палец тянет кружево и дразнит воспаленную кожу, и сама не понимаю, как начинаю метаться, как мычу, и он накрывает мой рот ладонью, чтоб было не так слышно снаружи.
– Грязная. Такая грязная, Надя. Сейчас кончит под моими пальцами, да, малышка? Громко и сильно кончит для меня… Сейчас!
И он резко тянет кружево вверх. Рывком по набухшему клитору. Срывая меня в какое-то вязкое и дикое безумие. Я отпускаю перекладину и впиваюсь в его плечи. Невольно тянусь за быстро двигающимися на моей плоти пальцами. Сама не поняла, когда он выдернул из моего рта кляп и запечатал мой рот своими губами, проталкивая внутрь язык, заставляя извиваться и выдыхать спазмы оргазма ему в горло, дергаясь в его руках. Впиваясь в его шею, волосы. Не отпускает, продолжает дразнить, истязать до последней судороги. И я сильно сжимаю его шею, пока волны наслаждения не становятся все слабее, а рот Огинского прижимается к моему рту. Он вылизывает мои губы изнутри, мой язык, небо. Я отпрянула назад, встретившись с его диким взглядом своим затуманенным наслаждением, невольно судорожно сглотнула.
– Ненавижу, – прозвучало жалко и как-то фальшиво даже для меня. И в ту же секунду он дернул шарф, а я невольно вскрикнула от болезненной чувствительности. Покрутил им перед моим лицом, поднес к своему и демонстративно втянул запах.
– Вкусная ненависть, Надя. У тебя она невероятно вкусная.
Засунул шарфик к себе в карман.
– Вот этот запах самый честный из всего, что здесь сегодня происходило. И мы заключим с тобой новый договор.
Сжал ладонью мое горло, поглаживая пульсирующую венку сбоку, словно про себя отсчитывая, сколько пульсаций она сделала.
– Ты будешь и дальше меня ненавидеть, как сегодня, а я превращу твое пребывание здесь в сказку. Но одно единственное «нет», и эта
– А если я попрошу отпустить меня? Ты отпустишь?
– Нет, Надя. Я тебя не отпущу.
– Никогда?
– Ну это слишком самоуверенное и идиотское слово. Не отпущу, пока мне хочется, чтобы ты была рядом.
Рядом. Прозвучало иначе, чем то, что он говорил раньше. Прозвучало не так жестоко, как «играть в тебя».
– Обычно это растягивается надолго?
– Не знаю. Раньше этого не случалось.
Иногда его честность обескураживала настолько, что я от нее впадала в ступор. Но какой-то части меня нравилось понимать, что он не лжет мне. Хотя разве я могла это знать наверняка.
– Я хочу одеть тебя.
Я не противилась, и это оказалось на удивление приятно, когда мужчина полностью надевает каждую вещь. Конечно, я понимала, что есть в этом что-то странное и противоестественное, но меня завораживало то, как он надел на меня новые трусики, чулки, застегнул платье, поправил волосы, разглаживая их пальцами. Я наблюдала за ним из-под опущенных ресниц, чувствуя, как захватывает дух от каждого движения длинных пальцев… пальцев, которые побывали во мне, захватывает дух от растрепанных моими руками волос и смятого воротника. Его губы влажно блестели, и я все еще чувствовала их на своих губах. Почему-то вдруг в памяти всплыли слова Ларисы «он повернут на тебе». Верить в это было так же противоестественно, как и верить в то, что зимой распустятся цветы. Но я отчего-то именно сегодня поверила.
– Рома…
Резко развернул к себе, вглядываясь мне в глаза. Он очень эмоционально реагировал на свое имя. Ему нравилось, когда я его произносила вслух. Я это видела по блеску в глазах и спрятанной в уголках чувственных губ усмешке.
– Поцелуй меня, Рома.
И не дожидаясь его реакции, сама прижалась губами к его губам. Целоваться с ним оказалось намного интимней, чем принимать в себе его пальцы. Его рот был и жестким, и мягким одновременно. Было что-то странное в его поцелуях, они… они не были такими грязными, как прикосновения. Целовался он совсем иначе, чем трогал мое тело, и мне нравилась странная неискушенность его рта. Я сама обхватила ладонями его щеки, притягивая к себе. Он задыхался и сминал мою спину, притягивая меня к себе все сильнее, пока не отпрянул назад и не перечеркнул все очарование одной лишь фразой, глядя чуть прищурившись мне в глаза.
– Пожалуй, ты стала моей самой любимой игрушкой, Надя. Мне не хочется тебя сломать… но если мне что-то не понравится – я раскрошу тебя, солнечная малышка. Одевайся. Тебя отвезут домой.
Казалось, он в этот момент потерял ко мне всякий интерес.
Вышел из примерочной к суетливым продавщицам.
– Заверните все, что она примеряла и выбрала.
В город мы не поехали. Он отправил меня домой с одним из своих охранников, они ехали за нами следом эскортом. Обманчивая иллюзия уединения. А я поверила, что он, как и обычные люди, ездит гулять в город. Он не обычный. А возможно, и вовсе не человек. Да, мне казалось, он дьявол. Казалось, что Огинский вышел из самой преисподней, чтобы изменить меня. Превратить в его покорную игрушку, в его вещь, в его добровольную рабыню. И мне страшно, что рано или поздно у него получится, потому что мое тело отзывается на его ласки… и в этот раз отзывалось намного сильнее, чем в прошлый. А еще он не сделал со мной ничего, что причинило бы мне боль… ничего кроме того, что я действительно чувствовала себя грязной после того, как поддавалась и стонала в его руках, извивалась и кончала под его пальцами.