Отступление
Шрифт:
Залкер орет на хромого мальчишку, мол, тот небрежно обращается с двумя новехонькими швейными машинами, выгружая их из брички:
— Ты! Куда прешь? Осторожнее, под ноги смотри…
Вдруг раздалось покашливание — кто-то пытается привлечь его внимание:
— Кхе-кхе!
Залкер повернул голову. Перед ним — приплюснутый нос и широко посаженные круглые глаза. Кажется, эти глаза смотрят из другого мира, а об этом мире им нечего сказать. Немые глаза.
— Йес, йес, — прошлепали толстые губы, — «Зингер» — это… отличный товар, так ведь, а? Первый класс исключительно!
Залкер разглядывает человека в зеленой шерстяной блузе. Кто это? Гость почтаря Зайнвла, постоялец, с ярмарки? Разъезжает
— Т-ц!
Залкер ловко сплюнул сквозь зубы. Он все еще был зол. Спросил, дома ли заведующий Прегер, и пошел к нему в комнату.
Прегер уже распустил талмуд-тору на летние каникулы. Дней через десять он поставит с детьми спектакль; будет вечер в честь талмуд-торы. А потом свобода! Целых восемь недель свободы. На сердце легко. Отлично: евреи Ракитного ненавидят его за наглость, а он ненавидит их. Отлично, что служанка Хайка целыми днями ходит нарядная, как невеста. Добрые друзья говорят ей, что она сошла с ума:
— Прегер через год тебя бросит, дура.
А она, упрямица, отвечает:
— Лучше год с Прегером, чем всю жизнь без него.
Молодец Хайка! Прегер чувствует, что она готова стать его невестой. Он свободен, ему хорошо.
…Было жаркое субботнее утро, святой день, праздничный город, горячее солнце, чолнт [13] стоит в белых печах, и они облеплены черными мухами, мириадами черных мух.
Хорошо в тех домах, где через открытые окна падает тень. Из них доносятся девичьи голоса, праздничные, спокойные и стыдливые — будто кто-то может подсмотреть и осудить девушек за то, что они выходят к чаю в нижних белых сорочках. Нет, мужчин нет в доме, мужчины в синагоге.
13
Чолнт — блюдо из тушеных овощей с мясом, готовится накануне субботы или праздника, сохраняется в печи и подается горячим.
Прегер шагает по мостовой. Освещенные праздничным солнцем, по левой стороне тянутся скучные закрытые лавки. Ни телег, ни прохожих. Никто не попадается навстречу. Это напоминает Прегеру его первое лето в Ракитном. Ему хорошо. У него в руке полотенце, он идет купаться. Когда он проходит мимо распахнутых окон синагоги, стоящей на холме возле узенькой речки с зеленой водой, он слышит молитву: «Благословен Тот, Кто сказал…» Старая надоевшая молитва! Она перечеркивает все новое, что происходит на свете. И Прегер чувствует досаду, услыхав упрямую молитву. Жаль, что он некурящий. Назло этим праведникам, которые провожают его взглядом, он закурил бы папиросу.
Для купания он нарочно выбирает такое место, чтобы было видно из окон синагоги. Пусть любуются, как он намыливается и долго-долго плещется в воде, пока не устанет. Узенькая речка сверкает, слепит глаза, в ушах слегка шумит, в них попала вода. Прегер тщательно вытирается, одевается и слышит из синагоги: «Новый свет на Сион…»
Вдруг он замечает, что на другом берегу что-то сверкает на солнце. Зеленая шелковая кофточка движется под розовым шелковым зонтиком. Сердце екает: «Хава Пойзнер? Нет, не она…» И через секунду: «Да, она». Тропинка на другом берегу прячется в высокой траве, ноги девушки скрыты, не видно, как они переступают, но розовый зонтик и зеленая кофточка дрожат перед глазами. Чтобы миновать синагогу, она, наверно, прошла крестьянскими садами вдоль берега и оказалась на том берегу; она идет купаться. Вот она подходит к молодому густому лесочку и исчезает за деревьями. Вновь появляется в длинной белой рубашке и бросается в воду. Она плывет, она умеет плавать. Это умение передалось ей по наследству. Вечером по пятницам ее отец проплывает вдоль всю речку, а мальчишки, на которых он ноль внимания, стоят на берегу и смотрят. Ее стройная фигура в широкой белой рубашке лежит на воде, волосы она собрала в пучок, чтобы не намочить, из-под красивых, изящных рук летят брызги, и, кажется, она улыбается.
Но что это такое? Из синагоги доносится: «К Господу…» Получается, он, Прегер, ошибся. Ему казалось, он ясно слышал: «Новый свет на Сион…» Что ж, тем лучше, значит, еще рано и он успеет прогуляться в молодом лесочке. Сколько лет Прегер здесь, в Ракитном? Лет шесть. Когда он приехал, в лесочке было много старых, высоких деревьев, но потом их спилили. Остались только пожелтевшие пни, они стоят тут и там, словно табуретки. Прегер присаживается на один из них. Машинально чертит по земле палкой, а из головы не идет стройное тело в белой рубашке, с наслаждением скользящее по воде. Он давно не видел ее так близко, как сегодня, Хаву Пойзнер. И сердце заболело, заныло. Еще пару лет назад она частенько приходила к нему на свидание в этот самый лесок, а теперь они так далеки друг от друга. Она не отвечает на его письма. Неизвестно, видела она его сегодня на противоположном берегу или нет.
Вдруг он слышит за спиной звук шагов: кто-то идет по тропинке. Это она, Хава Пойзнер, это ее шаги. Она возвращается домой, сейчас пройдет совсем близко. Почему она так громко ступает? Может быть, нарочно, чтобы он обернулся? Она видит его, но не считает нужным даже слегка кивнуть головой. Чуть заметная насмешливая улыбка спряталась в уголках ее губ, большие, чуть навыкате глаза смотрят удивленно, будто она не верит, что это он, Прегер. Он еще жив? Он до сих пор в Ракитном? И все. Она прошла мимо и даже не оглянулась. Дальше, дальше, и вот совсем исчезла из виду. Но… Знает ли она, что Хайка, служанка из заезжего дома, ходит нарядная, как невеста, и совсем забросила работу? Сказала хозяйке, чтобы та искала другую работницу…
Но с той субботы Прегер начал замечать, что служанка Хайка становится к нему все холоднее. Пришлось добавить приманки. Он пообещал Хайке, что позовет на свадьбу берижинецких музыкантов. Они пройдут маршем по городу. Кроме скрипок, будут две трубы, флейта, кларнет и тромбон, а еще большой барабан. А вслед за музыкантами будет бежать босая детвора, и агент Залкер станет запускать из толпы фейерверки. Он найдет такие ракеты, что горят подольше. На Залкера можно положиться, он достанет что угодно, уверял Прегер Хайку.
Но это не помогает. Хайка опять надела рваные башмаки на босу ногу и трудится в заезжем доме, как вол. Она призналась Прегеру, что прикипела к нему душой и никогда его не забудет. Но что поделаешь, все приличные люди убеждают ее, что она будет проклинать себя всю оставшуюся жизнь, если выйдет за него.
— Приличные люди? Вот оно что…
Прегер выпытывает у Хайки, что это за приличные люди. Он считает, что в Ракитном таких вообще нет. Пусть Хайка назовет их по именам. Но Хайка снова ходит в рваных башмаках на босу ногу. Она упрямая девушка, и никого не будет называть.
К тому же по вечерам к Хайке стал приходить старший приказчик из магазина Пойзнера, Йосеф, здоровенный парень двадцати четырех лет, косоглазый, проворный, в новых начищенных сапогах, прошитых белыми нитками. Однажды Прегер застал его вечером у заезжего дома и спросил, что ему тут надо. Но Йосл не ответил, только посмотрел искоса, наклонился, поднял с земли соломинку, попятился, перелез через забор запущенного сада и был таков.
Тогда-то у Прегера зародилось подозрение: «Вот, значит, что это за приличные люди!»