Отступник
Шрифт:
Цель, к которой стремился Конан, была уже совсем близка. И он рванулся вперед, удвоив темп движений, хотя раньше думал, что плыть быстрее просто невозможно. Ему уже приходилось вступать в единоборство с крокодилом на суше, и варвар познал на собственном опыте, как трудно поразить чудовище. Страшные челюсти, ухватив добычу, не ослабляли смертельной хватки, даже если удавалось ранить ящера. А сделать это было не так-то просто, потому что его защищал твердый панцирь, покрывающий почти все тело, и хвост, способный одним ударом сломать хребет быку. Грозный на земле, хищник в родной стихии становился опаснее стократ.
Человек и ужасное животное почти
Киммериец с облегчением перевел дух, подумав, что, слава Крому, не промахнулся. Но в то же мгновение страшный удар накренил легкий челнок, выбросив человека в воду. Разъяренное чудовище всплыло на поверхность. Огромная пасть разверзлась, показав бездонную красную глотку. Из нее вырвался рев. Воду вспенили удары хвоста. Казалось, теперь уже ничто не спасет варвара. Но сам он думал иначе.
Конан нырнул в красную от крови воду, внезапно возник сбоку от беснующегося зверя и, упершись в плечо ящера, прыгнул ему на спину. Рука с ножом взлетела и вонзила лезвие в глаз страшилища. В то же мгновение крокодил нырнул на дно, увлекая за собой оседлавшего его человека.
Некоторое время поверхность воды еще ходила ходуном. Когда же волны, поднятые конвульсиями гигантского тела, почти разгладились, над ними всплыла черноволосая голова. Киммериец, целый и невредимый, грузно перевалился через борт лодки и распростер неожиданно отяжелевшее тело внутри нее.
Не обращая внимания на боль, которую причиняли спине впившиеся в нее деревянные ребра каркаса, Конан напрягал слух. Он старался угадать, что происходит наверху. Рев зверя мог и мертвого поднять из могилы. Однако ухо киммерийца не уловило ни скрипа бревен под ногами хозяина уединенного жилища, ни звуков голоса — ничего, кроме свиста, перемежающегося с оглушительным храпом.
Варвар сел, запустил пятерню в мокрую гриву и подергал в задумчивости слипшиеся пряди. Этот урод, похоже, дрыхнет как убитый. Проклятье! Искупаться в гнилой жиже на потеху мерзкой ящерице, которая таки чуть не утащила с собой на дно, и все для чего? Чтобы не переполошить ублюдка, которого, кажется, не разбудит даже барабанный бой над ухом! Это ему дорого обойдется. Шкуру мало содрать с мерзавца. Свирепая физиономия варвара расплылась в мстительной ухмылке.
Карабкаясь вверх по осклизлой свае, а потом подтягивая на руках тело к краю настила, Конан размышлял с тайным удовольствием, что будет приятнее — загнать шипы под ногти сыну гиены или подпалить ему пятки. В действительности киммериец никогда не унижался до пыток, просто надо было выпустить досаду. Все шальные мысли отлетели, как только он выбрался на помост.
Середину небольшой площадки перед загородкой занимал обложенный камнями металлический чан, черный от копоти, с кучкой углей и пепла на дне. Возможно, время от времени его использовали для зловещих магических ритуалов, но
Конан двинулся к темному проему, из которого долетал оглушительный храп, и заглянул внутрь. На куче тростника мирно покоилась глыба мяса, втиснутая в засаленные холщовые штаны. Спящий сладко причмокивал и выводил носом трели. Объемистое брюхо мерно вздымалось и опадало. Короткопалые мясистые руки толстяк молитвенно сложил на голой груди, густо поросшей черной шерстью. Изобилие растительности на теле искупалось ее недостатком на голове. Низкий лоб переходил в блестящую шафранно-желтую лысину, окаймленную длинными жирными прядями, черными с проседью.
«Ну и рожа!» — сказал себе Конан и был совершенно беспристрастен, ибо язык не поворачивался назвать лицом комбинацию заплывших жиром глазок, шишковатого пористого носа, вывороченных толстых губ и тройного подбородка.
Скоро киммериец открыл причину безмятежного забвения, в котором пребывал хозяин дома. Возле неказистого ложа багровело обширное пятно. Если бы не богатырский храп и колыханье жирной туши, можно было подумать, что кто-то опередил варвара и пустил кровь толстяку. Рядом валялась бутыль из выдолбленной тыквы. Конан поднял ее и обнюхал. В ноздри шибанул кисловатый винный дух.
«Теперь все ясно, — подумал варвар. — Этот хряк налился вином до самых бровей. Ему хоть пятки пали — даже ухом не поведет. Неужели эта свинья вылакала все?»
К радости киммерийца, в темном углу отыскались еще две пузатые, надежно укупоренные бутыли. Прихватив одну из них, Конан пошел проведать поросенка. Резонно рассудив, что после разговора с ним храпуну уже не понадобится вся эта аппетитная снедь — человеку с вырезанной печенью пища уже ни к чему, варвар наелся до отвала и влил в себя половину бутыли. Он охотно осушил бы флягу, потому что рубиновая кровь виноградных гроздьев против ожидания отличалась изысканным букетом, но обстоятельства обязывали к умеренности. Благо живой пример того, к чему может привести невоздержанность, валялся неподалеку, не подозревая, какие черные тучи собрались над его сияющей лысиной.
Сытно рыгая, Конан кончиком ножа выковыривал из зубов волокна мяса и размышлял о том, что вино, которое толстяк хлещет целыми бутылями, явно из кладовых запасливого Симплициуса. Этот вкус ни с чем не перепутаешь. Любопытно, ворует ли злонравный сосед у благонравного, или этот последний старается задобрить подачками опасного соперника?
Киммериец потянулся. Как сладко спит эта туша! Даже зависть разбирает. Не пора ли развеять невинные грезы? Злорадно усмехаясь, Конан обвязал веревкой флягу, опустошенную толстяком, и бросил в озеро, чтобы набрать воды. Болотная жижа пополам с кровью зубастого гада — как раз то, что нужно для Черного Колдуна. Это его освежит. Однако не мешает прежде стреножить мерзавца и вообще связать покрепче, чтобы не взбодрился сверх меры. Скорее всего, ублюдка так легко не утихомиришь, но, по крайней мере, те несколько мгновений, которые он потратит, избавляясь от пут, можно будет обратить себе на пользу.