Отступники Старого мира
Шрифт:
Со всеми установками был порядок, кроме одной. Давление на ней достигло жёлтой зоны, и её не стоило трогать. Дополнительное напряжение могло отключить механизм. Кажется, новая администрация Антарты этого не понимала. Как будто мы через это не проходили. Я вновь ощутил тяжесть в груди и быстро отошёл от вентилей. Нужно работать, нужно не забывать, что мы действительно в кризисе. Это временный провал. Слишком много всего поменялось, и пока Антарта полноценно не встанет на ноги, нам нужно работать и не поддаваться отчаянию.
Мой планшет наполнился цифрами. Я непроизвольно опять взглянул на «жёлтые» трубы, но тут же отвёл глаза. Недалеко от меня располагалась высокая тесная будка, возвышающаяся над лесом труб. Я зашагал к ней, поднялся по наружной лестнице и, открыв дверь, попал в крохотное помещение. Это была единственная на станции постройка с большими окнами. Они плохо удерживали тепло, поэтому будка жарко отапливалась. За столом у окна сидел дежуривший сегодня Ижу. Это был общительный парень двадцати одного года – чуть младше меня, – обожавший быть в центре внимания. Дежурство в башне было бы для него сущим адом, если бы не другая его страсть: Ижу вырезал игрушку из дерева. Иногда он посматривал на трубы и машинное отделение.
Я снял верхнюю одежду и сел за небольшой столик в углу, чтобы прилично оформить отчёт. На основе ежедневных записей о давлении и отчётов по добыче составлялись месячные анализы. По ним можно было строить предположения об объёмах топлива в месторождении. Я об этом мало что знал. Стрелки скакали день ото дня из-за процессов, скрытых на большой глубине под землёй. Но, перелопатив огромный массив данных, можно было наметить признаки изобилия или истощения запасов.
Нужно было превратить мою страшненькую писанину в ровные маленькие цифры на подходящем бланке. Переписывая числа, я, как обычно, попытался припомнить, какие показания были вчера. Каждый раз я пытался найти какую-то логику в изменениях, но у меня никогда не получалось. Сегодня отличалось от вчера, как любой день отличается от другого. На выходе же всё равно получается то же самое. Почему? Не так давно мы работали гигантскими сменами. В иной день они достигали шестнадцати часов в сутки. А потом рабочие завоевали себе право на восьмичасовой рабочий день, обязательный выходной по воскресеньям и социальные гарантии. Не прошло и года, как смены снова начали увеличиваться. Как будто мы просто бежали по кругу. Единственное, в чём чувствовалось отличие, так это в отчётах. Раньше они отправлялись за океан, а теперь все вычисления производились на «Январе».
Я заметил, что вписал одну из цифр не туда, и опять встряхнул головой. Нужно помнить, о чём говорил Менаги – глава Антарты. Быстрых результатов мы не добьёмся. Нужно стиснуть зубы и продолжать. У нас пока слишком мало ресурсов, чтобы расслабляться.
– Ты знал, – произнёс Ижу, не поднимая головы, – что на первых станциях счётчики выводили прям к дежурному?
– Нет, – ответил я.
– Там не надо вертеть башкой весь день. Глаза поднял – глянул. Если где стрелка ушла в «красную», прям сразу можно подкрутить насос.
– Это удобно, конечно, – отметил я, почти не вдумываясь в его слова и пытаясь сосредоточиться на работе.
– Скоро у нас тоже так сделают.
Мой настрой энтузиаста снова дал течь, и я выпалил:
– Что-то они затягивают.
– Ну, походу, там какие-то проблемы есть, – ответил Ижу, продолжая орудовать ножом. – Менаги уж наверно понимает, что к чему.
– Проблемы? – спросил я, наконец отрываясь от отчёта.
– Ну, если стройку-то переносят, значит, какие-то сложности есть.
Очень многое в Антарте было незаконченным. Первоначальный проект был смелее, футуристичнее. Но по мере возникновения проблем запал благородных семей, начавших освоение Антарты, иссякал. В итоге многие временные решения в постройке станций, прокладывании дорог и электрификации оказались постоянными. Взяв бразды правления в свои руки, Менаги увлёк нас идеей преобразования Антарты, отказом от полумер. Но с тех пор мало что изменилось.
– Какие сложности? – я задал вопрос, который мучил меня последние недели.
– Ну, я не знаю, – ответил Ижу, – но сам сообрази, сколько народу уехало отсюда. Менаги поди не рассчитывал, что они все драпанут!
Эта простая мысль, вылетевшая из уст вечного оптимиста Ижу, поразила меня. Вряд ли кто-то знает точно, но по ощущениям треть, если не половина людей уехала домой в разгар кризиса.
– Хрен его знает, конечно, – продолжал Ижу. – Но моё-то дело маленькое. Об остальном пускай «Январь» думает.
Перед его незамысловатой верой в светлое будущее мне стало немного стыдно. Ижу, в отличие от многих, никогда не жаловался, что наши мечты о чудесной независимой Антарте не сбылись по щелчку пальцев. Я не мог понять, как ему удавалось сохранять этот позитивный настрой. Противостоять поднимающейся волне всеобщего уныния. Почему-то этот оптимизм не заражал меня, а лишь выбивал из равновесия. Меня сегодня всё выбивало из равновесия.
Пока я размышлял над секретом Ижу, он вдруг прекратил орудовать ножом, приподнялся и спросил, вглядываясь куда-то через окно:
– Чё он там делает?..
Я выглянул вслед за ним. Снаружи кто-то бежал вдоль труб. Кажется, это был Галаш. Проследив, куда он спешит, я узнал «жёлтую» трубу. Под счётчиком приёма она вся покрылась чернотой. Галаш почти добежал, когда вентиль сорвался с места и ударил рабочего в грудь. Я вздрогнул от неожиданности. Из трубы фонтаном забило топливо, поливая лежащего на снегу Галаша. Мы с Ижу набросили куртки и кинулись вниз. До машинного отделения отсюда была слишком далеко, поэтому мы побежали к трубе. Достаточно было закрутить вентиль подачи, чтобы остановить насос.
Мы почти добрались, когда Ижу крикнул:
– Позаботься о нём! – а сам бросился к трубе.
Для меня это было как удар по голове. Я думал, что Ижу будет разбираться с Галашем. У меня понятия не было, что нужно делать. Галаш был уже весь чёрный, а сверху на него всё ещё лило потоком. Я схватил его за шиворот, вытащил из под фонтана и испугался. Можно ли его двигать вообще?! В первый момент меня поразила мысль, что Галаш мёртв, но он вдруг закашлялся и начал размахивать руками. Я оцепенел и просто наблюдал за его конвульсиями. Пытаясь завернуть неподдающийся вентиль, Ижу злобно крикнул:
– Давай, твою мать!
Галаш был жив, но травмирован. Сомневаясь в том, стоит ли что-то делать, я всё же закинул его руку себе на шею и начал поднимать. Галаш встал, отчего я почувствовал мгновенное облегчение. Он спустил маску и начал отплёвывать нефть, попавшую в рот. Он был гораздо крупнее, чем я, и еле стоял на ногах, растекаясь по мне. Вместе мы поковыляли к жилому корпусу.
Галаш шёл неровным шагом и иногда сильнее наваливался на меня. Мне казалось, что мы вот-вот рухнем в снег. От его стонов у меня что-то ёкало внутри. Я не знал, насколько тяжело он ранен. Может, я как-то задеваю его своими движениями? Делаю ему ещё хуже. Мне хотелось поскорей добраться до станции и отдать его доктору, но мы не могли идти быстро. Нефть капала с него на снег. Цветные узоры на моей куртке тоже покрылись чёрными пятнами. Я не набросил капюшон, когда выбежал из башни, и теперь чувствовал вязкую жижу, растекающуюся по шее и правой щеке. Галаш продолжал кашлять и отплёвываться. Я боялся увидеть, как он отхаркивает кровь, но на снегу оставались лишь чёрные пятна.