Отсюда и в вечность
Шрифт:
— Мне кажется, вы ошибаетесь, — возразил Уорден. — По-моему, вам вряд ли удастся заманить его на ринг.
— Подождите, пусть только пройдет сезон дождей, тогда увидим. Этим летом нам предстоит много потрудиться в поле. — Многозначительно подмигнув Уордену, Холмс взял свою потемневшую от влаги шляпу. Он был совершенно уверен, что добьется своего, потому что Прюитта включили в планы спортивной кампании. Как Прюитт может отказаться выйти на ринг, если он, Холмс, включил его в эти планы?
Наблюдая, как Холмс пересекает пустынный с огромными лужами двор, Уорден неожиданно понял, почему он так ненавидит своего командира. Он ненавидел
Сквозь открытое окно со двора донесся топот ног, шлепанье ботинок по лужам, звонкие голоса солдат роты, спешивших в столовую. Залетевший в окно прохладный ветерок заставил Уордена накинуть на плечи висевшую на спинке стула полевую накидку. Он выглянул в окно и сразу же почувствовал, что гнев и досада, вызванные размышлениями о Холмсе, почему-то растворились, сменившись чувством необъяснимой беспричинной меланхолии.
Во второй половине дня небо чуть-чуть прояснилось, дождь прекратился, видимо, для того, чтобы, собравшись с силами, снова обрушиться на землю. Когда Холмс появился во дворе казармы, горизонт уже заволокло тяжелыми грозовыми тучами. Холмс был в штатском костюме из мягкого коричневого твида, на руке висел элегантный плащ. Он пришел в казарму, чтобы сказать Уордену, что уезжает в город с полковником Делбертом и сегодня уже не вернется.
Уорден понял, что это и есть тот самый случай, которого он так ждал. Дело состояло не просто в том, что ему нужна была женщина. Найти женщину не составляло труда — в городе их сколько хочешь. Ему нужна была Карен Холмс.
Сначала Уордена забавляла мысль о ней. До этого он всегда держался подальше от жен военнослужащих.
Несмотря на это, Уорден принял твердое решение. Это надо было сделать не из мести, а просто так, чтобы заявить о себе, о своем «я», возвратить себе это «я», которое Холмс да и другие отнимали у него. Уорден неожиданно ясно представил себе, что человек, который всю свою жизнь работал, как другие и рядом с другими, может покончить жизнь самоубийством просто ради того, чтобы о нем узнали, глупо убьет себя только потому, что это единственный способ проявить свое «я», напомнить всем о своем существовании.
— А вы вернетесь к вечерней поверке? — как бы между прочим спросил Уорден, не отрывая глаз от документов, которые читал.
— К черту поверку. Конечно нет, — весело ответил Холмс. — Я, наверное, не вернусь даже к побудке, а не только к поверке. Я сказал Калпепперу, чтобы он заменил меня и на поверке и на побудке, если я не появлюсь. Ну а если и он не придет, тогда на поверке и побудке будете вы.
— Слушаюсь, сэр, — отозвался Уорден.
Расхаживая взад и вперед по канцелярии, Холмс излучал безудержную радость и предвкушение чего-то необычного. Его хмурое багровое лицо сияло от нескрываемого счастья. Такое бывало с ним весьма редко.
— Все время работаете и никогда не отведете душу с девочками, — заметил Холмс, игриво подмигнув Уордену и как бы перебрасывая этим временный мостик через разделявшую их кастовую пропасть. — Вам следовало бы потратить денек-другой и на себя, — продолжал он нравоучительным тоном. — Сидите в этой вонючей канцелярии над своими бумагами, а ведь на свете существуют и другие, более веселые и приятные вещи.
— Я иногда подумываю об этом, — неуверенно сказал Уорден, перебирая какие-то бумаги на столе и отмечая что-то карандашом.
«Сегодня четверг, — отметил он про себя, — выходной день для домашней прислуги. Более удобный случай вряд ли подвернется». Уорден посмотрел краем глаза на счастливое лицо Холмса и удивился: чувства ненависти к этому человеку он сейчас не испытывал.
— Ну ладно, — сказал Холмс, — я пошел. Оставляю все на вас, сержант.
Это было сказано самым доверительным тоном. Холмс до того расчувствовался, что дружески похлопал Уордена по плечу.
— Я буду здесь, когда вы вернетесь, сэр, — сказал Уорден каким-то замогильным голосом.
Проследив, как Холмс пересек двор, Уорден снова присел к столу, чтобы подождать возвращения Маззиоли. Даже теперь, решившись на такое дело, он не хотел оставлять канцелярию без присмотра.
На пути в штаб полка Уорден подумал, что Карен Холмс может и не оказаться дома, но потом решил, что в такую отвратительную погоду она вряд ли рискнет куда-нибудь выйти. Достав из-под плаща документы, Уорден проверил, не намочило ли их дождем. Это были письма, которые Холмс должен был бы подписать, прежде чем уйти. «Надо быть всегда готовым ко всяким неожиданностям», — подумал Уорден и хитро усмехнулся.
Войдя в здание штаба полка, Уорден задержался у висящей в коридоре доски объявлений. На той ее части, которая была отведена для «постоянных» документов, красовалось отпечатанное красным шрифтом произведение Маккрея, озаглавленное «На полях Фландрии». Рядом с текстом на нолях машинописного листа были нарисованы измученные фигуры солдат в плоских английских шлемах времен первой мировой войны. Под этим листком висело прикрепленное кнопками стихотворение «Ветеран войны», написанное неизвестным отставным генералом, участником первой мировой войны. Автор рассказывал в нем о старом солдате-служаке, сравнивая его с конем пожарной команды, который резво скачет всякий раз, как только услышит звон набата.
Рядом со стихотворением висело обращение полковника Делберта к солдатам, в котором он благодарил их за доблесть и отвагу и поздравлял со спортивными достижениями, явившимися, по его словам, результатом высокого морального духа, поддерживаемого полковым капелланом и лекциями по вопросам половой гигиены.
Уорден прошел через вестибюль и уже начал было спускаться по лестнице на противоположной стороне, как заметил двух полковников из штаба бригады, которые стояли в неосвещенной части коридора и тихо о чем-то разговаривали. Уорден надеялся, что никого не встретит здесь, и вдруг эти двое. Ему хотелось проскочить незамеченным, но его окликнули.