Отвага (сборник)
Шрифт:
— Стой, Чурило! Ты хочешь жизнь купить!.. Нет, Чурило, ты не уйдешь! — Пересветов положил руку на латунную головку шашки и повернулся всем телом к Отнякину. Увидел перед собой испуганные, круглые глаза Отнякина.
— Товарищ старший сержант, — кричал тот, — студент наш спятил совсем: меня Чурилой какой-то обзывает, чего-то грозится, куда-то не пускает, за шашку хватается!
Рыженков махнул рукой: мол, не приставай к человеку — и продолжал стрелять.
Отнякин, весь в пыли, с закопченным лицом, отбросил карабин с открытым
— Все, отстрелялся.
Рыженков обернулся:
— Почему оружие бросил?
— А-а, — махнул рукой Отнякин, — все равно погибать…
— Забери патроны у Пересветова, у него, должно, остались.
Со стороны речки, на которой были немцы, блеснул жестяной мегафонный раструб, донеслось по-русски и чисто, без всякого акцента:
— Эй, на кургане! Братва, кончай дурака валять и сдавайся! Вас не тронут, будет вода и жратва! Вот я сдался — и жив!
Отнякин поднял глаза, в них зашевелилась дикая, сумасшедшая надежда.
— Давайте пойдем, а? Может, не убьют, а? Мы ж и так и так уже сделать ничего не можем — погиб взвод, и мы все погибнем…
На той стороне как бы услышали Отнякина, жестяной голос надсаживался насмешливо:
— Братва, все равно сделать вы ничего не можете.
Рыженков выстрелил навскидку.
— У меня один патрон остался, а у Пересветова я уже смотрел — он все расстрелял…
Рядом разорвался снаряд — и Халдеев, охнув, упал на дно окопа.
Взрыв будто вывел из шока Пересветова, он приподнял голову, посмотрел осмысленно.
— Вам нужно уходить, сержант — слабым голосом сказал Андриан, — нужно, товарищи…
— Бредит, — протерев кое-как глаза, вздохнул Рыженков.
— Идите, пробивайтесь… сержант, князь…
Кавалеристы решили, что Пересветов не совсем в себе, но вот он широко открыл глаза и в упор посмотрел на Рыженкова:
— Зачем сняли шлем? Наденьте, наденьте!
Рыженков поднял валяющийся рядом старинный шишак.
— Он еще утром контужен был, — сказал Рыженков, — все ему двенадцатый век мерещится, князь Игорь… А каска и впрямь будто по мне кована.
Пересветов увидел помкомвзвода в шишаке и улыбнулся…
Тут снова немецкий снаряд ударил в бруствер, взлетела земля, и Андриана не стало. Из-за речки донесся ров моторов и перестук танковых гусениц.
Старший сержант видел, как головной танк медленно сполз к речке, переваливаясь через наспех сделанный съезд.
Рыженков выскочил из воронки, как был, в шлеме. Немцы увидели его.
— Рус, сдавайс! — крикнул один из них.
Рыженков скачками кинулся в сторону — туда, где в изгибе речного русла тянулся черный дым.
Сзади выстрелили. Пуля цвиркнула косо по шлему. Еще выстрел. Рыженков скатился с крутого берега к реке и увидел своего солового с волочащимся по земле поводом.
…В бешеном беге и грохоте копыт промчалось по задымленной степи видение — всадник в высоком шлеме. Подвернулся на дороге немецкий солдат, поднял автомат. Но коротко и зло вспыхнуло на клинке солнце. А конь мчал, быстро уменьшаясь, и скоро растаял в размытой дымами дали, унося необыкновенного всадника…
ЭПИЛОГ
Ехали по широкому полю кавалеристы. Ехал впереди будто сызмальства посаженный на коня и выросший на седле капитан — так строга и вместе свободна была посадка; тихо позвякивали награды на его груди. Ехал рядом худенький курсант-стажер в зеленой, еще не выгоревшей, гимнастерке с синими погонами, обшитыми по краю золотистыми полосками. Курсант поглядывал на ордена, на гвардейский значок и старался выгнуть грудь так, чтобы казалась она могучей, литой.
Курганы выламывали ровную линию горизонта, отмечая древний степной путь своими оползшими конусами, кони поднимали желтую легкую пыль, которая припорашивала придорожные травы. Высоко в небе кружил коршун.
Посматривал капитан вперед, по сторонам, даже вверх и назад посматривал он, будто что-то тревожило его, будто он чего-то ждал. Но все было спокойно, безмятежно в степи. Было спокойно, а потом вдруг сразу изменилась сила света солнца, потянуло холодным ветром. Показался грузный курган с косо срезанной вершиной.
Капитан дал знак продолжать движение прямо к мосту через узкую речушку, а сам вместе с курсантом свернул к кургану. Добрый соловый конь капитана нервно фыркнул. Капитан спешился, не снимая с шеи коня повода; конь пошел за ним, как собака, чуть подталкивая носом в плечо. Курсант тоже спешился, но повод взял в руку.
Бок кургана был неровен, изрыт, густо порос степными буйными травами. Приходилось идти осторожно, чтобы не оступиться. В одном месте капитан предупредил курсанта:
— Осторожнее, там под ногами ружье бронебойное может оказаться.
И действительно, ржавый длинный предмет прятался в траве, — курсант шевельнул его, вытащил из земли и удивленно уставился на капитана:
— Товарищ капитан, это не ружье, это же старинный меч. Я в музее такие видал.
В глазах капитана вспыхнул и тут же погас огонек, он уверенно сказал:
— Нет, это то место… А, вот оно!
Из земли торчал тонкий стальной ствол.
— Да, это то место, — повторил капитан и огляделся, — здесь они лежат…
— Кто? — несмело спросил курсант.
— Люди… Вот здесь, здесь и вон там. Там, где трава зеленее, там лежит человек.
— Так, товарищ капитан, здесь трава везде зеленая…
— В том-то и дело.
Капитан сделал несколько осторожных шагов к вершине кургана, обернулся, показывая на полузасыпанную яму, произнес:
— Здесь лежит один… студент московский. Все про войну с половцами рассказывал, беспокоился, что не разыщут место, где русские полки погибли. Он что-то открыл, знал историю, просил запомнить, передать…