Отважные капитаны. Сборник
Шрифт:
Я удалился так быстро, словно палуба готова была вспыхнуть под ногами, чтобы не задеть своим смехом этих «ловких и расторопных».
А теперь представьте себе квартердек [34] шириной в семьдесят пять и длиной в в сто двадцать футов, снабженный тентом, украшенный флагами и тройными рядами бело-пурпурных гирлянд. В одном его конце расположились музыканты оркестра флота, а все остальное, от кормы до белоснежного барбета, — водоворот, мундиров всех мыслимых рангов: капитаны с аксельбантами и без аксельбантов, начальники служб, офицеры морской пехоты в синих парадных кителях с глобусами на лацканах, механики, казначеи, клерки
34
Квартердек — палуба в кормовой части судна. С давних времен квартердек считался почетным и чуть ли не священным местом; там зачитывались перед строем вновь изданные морские законы, манифесты, приказы и приговоры, там же постоянно находился капитан.
Это было поразительное шоу в исполнении всего флота, и по неизвестной причине меня все время разбирал смех. Здесь можно было встретить тех, с кем последний раз виделся на другом конце света — в Гаспе, на Бермудах, в Ванкувере, Йокогаме, Инверкаргилле или Бомбее — странников и рейнджеров на службе ее величества. А потом мы танцевали, поскольку это еще один из обычаев флота: дать возможность тому, кто трудился весь день, словно толпа рабов на плантации, при первой возможности потанцевать. Именно поэтому военные моряки так хорошо танцуют.
— Эта штука учит нас чертовски ловко держаться на ногах, — заметил «двадцать один год», вытирая пот в паузе между вальсами. — Не желаете принять участие? Немного поупражняться никогда не помешает.
— Нет уж, — ответил я. — Тем более что я опасаюсь за наших «дам».
— Они у нас довольно выносливые, — задумчиво ответил «двадцать один год», в то время как некий судовой казначей резво развернулся на носках его ботинок.
Как им удавалось после целого дня изнурительной работы сохранить в себе силы для танцев, было выше моего понимания. Они танцевали, как и положено, — с пятки на носок, без отдыха, на протяжении нескольких часов, просто ради удовольствия от физических упражнений. А ведь в танцах участвовала не только флотская молодежь.
Наконец, тяжело дыша, мы погрузились в шлюпки и уже с воды наблюдали, как позади нас озаренный огнями мужской бал постепенно блекнет, мигает и, наконец, гаснет.
Флагман вернулся к привычному распорядку. Завтра он поведет нас в Бостон для состязаний на скорость.
— Разве это не возмутительно? Разве это не форменное безобразие? — раздраженно проговорил вахтенный офицер, указывая на грязные столбы дыма, поднимавшиеся над каждой из корабельных труб. — Флот Канала ее величества, с вашего позволения, идет полным ходом, сжигая в топках конский навоз!
Зрелище и вправду было прискорбное. Мы только что снялись с якоря, но нас уже можно было разглядеть за тридцать миль — позади тянулся дымный шлейф, полный несгоревшей пыли, кусочков пустой породы и мусора. Старший лейтенант уныло взглянул на гору шлака, громоздившуюся у коечных сеток, и благословил Уэльс в соответствующих выражениях. Старший механик ограничился меланхолическим замечанием: «Никогда не знаешь, с чем повезет на флоте», натянул самую старую робу и вскоре потерял всякое сходство с добрым христианином. И тут судьба нанесла ему еще один удар, поскольку за миг до того, как его топки достигли красного накала, крейсеру было приказано выбирать якорь вручную, что задержало нас на час, а его драгоценные топки и котлы забились
«Уэльский номер два» требует особого внимания.
Однако в сравнении с нами «Эррогант» являл собой еще более примечательное зрелище. Он дымил, как химический завод на полной мощности, когда мы вышли из Бантри и направились на юг к Силли [35] .
За нами следовал «Блейк» (см. Примечание 6), прекрасный корабль, легко скользивший по зыби, которая уже начинала нам досаждать, но при этом болтавшийся вправо-влево, пока мы не спросили: «Что вы пытаетесь сделать?» Ответ последовал незамедлительно: «Увернуться от вашего дыма». Впрочем, и сам «Блейк» извергал тяжелые клубы своего собственного, и таранные крейсера тоже трудились, не покладая топок, норовя нас ослепить и отравить, а линкоры сместились в подветренную сторону, дымя, как исполинские груды мокрого хвороста.
35
Силли — небольшой архипелаг в 45 км к юго-западу от побережья графства Корнуолл.
Раздражение вызывало не столько позорное качество топлива, сколько мысль о том, что в империи, обязанной своим существованием военно-морскому флоту, не нашлось силы, способной обеспечить этот флот достойным углем. На севере страны шла забастовка шахтеров, и пока углекопы и владельцы шахт препирались на суше, корабли ее величества в бурном море мало-помалу превращались в трубочистов.
Задержки, беспорядок, тяжелая дополнительная работа для кочегаров, не говоря уже о механиках, которые и без того загружены до отказа, в мирное время всего лишь неприятны. Но во время войны они могут быть смертельно опасны.
И, словно всего сказанного выше было недостаточно, волнение, которое на линкорах было отмечено в судовых журналах как «легкое» (да простить им это Господь!), начало расти, и вскоре наш правый винт все чаще и чаще стал выскакивать на воздух. Мы гнали и гнали, истерически вибрируя корпусом по всей длине борта, но море сочло, что именно эти четыре часа полного хода лучше всего подходят для того, чтоб слегка приподнять нас на ладони и полюбоваться, как мы сопротивляемся.
С шести до десяти часов пополудни один из наших винтов большую часть времени провел на воздухе, но старший механик — угольная пыль и масло намертво въелись в его кожу — сообщил, что его служба чувствует себя прекрасно. Впрочем, его можно было бы счесть белокрылым ангелом по сравнению с помощником механика, который работал в котельном отделении вместе с недавно набранными кочегарами-ирландцами.
В машинном отделении крейсера я побывал только раз, но ни за что не спущусь туда снова, пока у меня не появится возможность прихватить с собой тех, кто его проектировал, и запереть там часа на четыре при полном ходе судна.
Отсек этот, мягко говоря, тесен и сильно перегружен. Стальной кожух, который должен был защищать людей от громадного зубчатого маховика на валу, растерял от вибрации свои болты и осел вниз, как щиток на колесо велосипеда. Правда, это велосипедное колесо тоже было сделано из стали и делало сто девяносто оборотов в минуту. И постоянно устраивало фейерверки из раскаленных стальных искр, красивые, но совершенно неуместные. Только общими усилиями кожух удалось оттащить в сторону, а потом свалить вниз, под главный вал, открыв смазчикам путь к упорному подшипнику главного вала, который слегка постукивал.