Отважные мореплаватели
Шрифт:
Когда они, отстояв вахту, улеглись на своих койках, Гарви спросил Дэна:
– Ну так как насчет прогресса и католических предрассудков?
– Ха! Будь спокоен, я прогрессивный не меньше других. Но когда дело доходит до того, что какой-то мертвый француз из-за тридцатицентового ножа до смерти пугает двух несчастных мальчиков, тогда, извини меня, я целиком полагаюсь на кока. Не доверяю я иностранцам - ни живым, ни мертвым.
На следующее утро всем, кроме кока, было неловко из-за вчерашнего, и они работали с удвоенной энергией, изредка ворча друг на друга.
"Мы здесь" шла нос к носу с "Пэрри Норман", соревнуясь, кто из них наловит больше рыбы. Дело дошло до того, что остальные шхуны разделились на два лагеря,
Шхуне "Пэрри Норман" не повезло: один из членов ее экипажа растянул себе ногу, и "Мы здесь" победила. Гарви представить себе не мог, как в трюме поместится хоть еще одна рыбина, но Диско и Том Плэтт все находили и находили для нее место и прессовали ее большими камнями из балласта, и каждый раз оставалось работы "еще на денек-другой". Диско скрыл от них, что соль кончилась. Он просто пошел в помещение рядом с рубкой и начал вытаскивать оттуда большой грот. Это было в десять утра. К двенадцати, когда они поставили грот и топсель, к шхуне стали подходить завидовавшие их удаче лодки с других шхун, чтобы передать домой письма. Наконец все было готово, на мачту взлетел флаг - право первой шхуны, отплывающей с Отмелей, - "Мы здесь" снялась с якоря и тронулась в путь. Притворяясь, будто он хочет услужить тем, кто не успел передать с ним письма, Диско аккуратно повел судно от одной шхуны к другой. На деле он совершал победное шествие, потому что пятый год подряд он доказывал, какой он хороший мореход. В сопровождении гармоники Дэна и скрипки Тома Плэтта они запели волшебную песню, которая исполняется только тогда, когда замочена вся соль:
Йо-го-го! Йо-го-го! Передавайте свои письма!
Вся наша соль замочена, и мы снялись с якоря!
На палубу шлепнулись последние письма, привязанные к кускам угля, глостерские рыбаки прокричали приветы своим женам, возлюбленным и знакомым, и шхуна "Мы здесь" закончила свое музыкальное шествие по флотилии, причем ее паруса трепыхались подобно руке человека, посылающего друзьям прощальные приветы.
Гарви скоро обнаружил, что "Мы здесь", перебирающаяся со стоянки на стоянку под одним косым парусом, и "Мы здесь", идущая к юго-западу под всеми парусами, - это две разные шхуны. Даже в "детскую погоду" штурвальное колесо прыгало и вырывалось из рук; он чувствовал, как нагруженная до отказа шхуна мощно разрезала волны, а от белого буруна за бортом у него даже зарябило в глазах.
Экипаж шхуны был все время занят парусами. Когда паруса надувались, как у гоночной яхты, Дэн находился при главном топселе, переводить который надо было вручную каждый раз, когда шхуна меняла направление. В свободное время команда работала на помпе, потому что спрессованная рыба давала сок, и от этого груз не становился лучше. Но поскольку ловить рыбу не приходилось, у Гарви появилась возможность по-другому взглянуть на море. Глубоко осевшая шхуна была, естественно, в самых тесных взаимоотношениях с окружающей средой.
Горизонт оказывался в поле зрения лишь тогда, когда шхуну поднимало на большой волне, а обычно она шла вперед, то пробираясь силой, то суетясь и заискивая перед серыми, серо-синими или черными провалами волн, испещренных поперечными полосами дрожащей пены; а то она осторожно и мягко прокрадывалась по склону какой-нибудь водяной горы. Казалось, будто она говорит: "Ты ведь меня не тронешь, правда? Я всего лишь маленькая шхуна "Мы здесь". Потом она, хихикая про себя, скатывалась со склона, пока ей не попадалось новое препятствие. Не заметить этого за долгие, долгие дни плавания мог разве что отъявленный глупец и тупица. Но Гарви не был ни тем ни другим, и он стал понимать и наслаждаться холодным хором гребней волн, опрокидывающихся со звуком без конца
Но интереснее всего становилось тогда, когда под присмотром Тома Плэтта обоих мальчиков ставили к штурвалу и шхуна приникала своим подветренным бортом прямо к грохочущей синеве, а над ее брашпилем стояла небольшая, собственного изготовления радуга. Тогда челюсти гиков с воем терлись о мачту, шкоты потрескивали, а паруса наполнялись ревом; а когда шхуна соскальзывала во впадину, она топталась, словно женщина, запутавшаяся в собственном шелковом платье, и выбиралась оттуда с намокшим до середины кливером, страстно желая поскорее увидеть высокий сдвоенный маяк острова Тэчерс-Айленд.
Они покинули холодное серое море Отмелей, и им стали попадаться лесовозы, направляющиеся в Квебек через пролив Святого Лаврентия, и повстречались суда из Джерси, везущие соль из Испании в Сицилию. Дружелюбный северо-восточный ветер подхватил их и понес мимо восточного маяка острова Сейбл-Айленд, на который Диско не стал заглядываться, мимо отмелей Уэстерн и Ле-Хейв и нес их до северной кромки отмели Джорджес-бэнк. Здесь шхуна вышла на глубокую воду и весело побежала вперед.
– Меня к Хэтти тянет, - откровенничал Дэн с Гарви.
– К Хэтти и к маме. А ты в следующее воскресенье наймешь мальчишку плескать водой на окна, чтобы тебе лучше спалось. Ты, наверно, с нами побудешь, пока твои не приедут. Чего тебе больше всего хочется на суше?
– Горячей ванны?
– предположил Гарви. Его брови были совсем белыми от соли.
– Верно, неплохо, только ночная сорочка лучше. Я мечтаю о ней с тех пор, как мы свернули грот. Ведь в ней можно пошевелить пальцами ног... Мама мне новенькую купила и постирала, чтобы мягче была. Домой, Гарви! Мы почти дома, Гарв! Дома! По воздуху чувствую. Мы подходим к теплу; уже берегом пахнет. Интересно, поспеем мы к ужину или нет. Немного портвейну...
Паруса решительно захлопали и обвисли в душном воздухе, а глубокая океанская синева разгладилась и стала маслянистой на вид. Вместо желанного ветра пошел дождь, и его остроконечные струи пузырили воду и стучали, как барабан, а затем раздался гром и сверкнула августовская молния.
Мальчики разлеглись на палубе, подставив дождю голые руки и ноги, и вслух мечтали о том, что бы они съели на ужин на суше, так как берег уже был хорошо виден. Рядом с ними прошло небольшое судно из Глостера, и на его носу в небольшой кабине стоял человек, лысая голова которого блестела от дождя, и потрясал гарпуном для ловли меч-рыбы.
– Полный порядок на борту!
– закричал он жизнерадостно, будто нес вахту на огромном лайнере.
– Диско, Вувермен ждет вас! А где остальные шхуны?
Диско прокричал ответ, и они пошли дальше, а над ними грохотала дикая летняя гроза, и со всех сторон одновременно над мысами сверкали молнии. Из-за них низкая цепь холмов вокруг глостерской гавани, остров Тен-Паунд-Айленд, сараи для хранения рыбы и прерывистая линия крыш домов, а также весь рангоут и каждый бакен на воде то высвечивались, как при слепящей фотовспышке, то исчезали по дюжине раз в минуту, а "Мы здесь" в это время медленно шли вперед с начинающимся приливом, а позади нее тоскливо стонал буй-ревун. Затем после нескольких особенно зловещих вспышек сине-белого пламени гроза постепенно утихла, громыхнув напоследок пушечным залпом, от которого задрожали сами небеса, и установилась полная тишина.