Отважные мореплаватели
Шрифт:
– Флаг, флаг!
– воскликнул вдруг Диско.
– Отто! Приспустить флаг, нас уже видно с берега!
– Начисто забыл! Но он ведь не из Глостера?
– Здесь девушка живет, на которой этой осенью он хотел жениться.
– Храни ее господи!
– пробормотал Длинный Джек и приспустил их маленький флажок в память об Отто, которого три месяца назад снесло волной во время шторма неподалеку от Ле-Хейв.
Диско смахнул с глаз слезу и, отдавая приказы шепотом, повел "Мы здесь" к пристани Вувермена, мимо пришвартованных буксиров, и с иссиня-черных пирсов до них доносились приветствия ночных сторожей. За этой темнотой и таинством шествия Гарви снова почувствовал, как его
Гарви сел возле штурвала и разрыдался так, будто его сердце было готово разорваться, а в это время какая-то высокая женщина, сидевшая возле весов, спрыгнула в шхуну и стала целовать Дэна в щеки. Это была его мать, и она разглядела "Мы здесь" при вспышке молнии. Она не обратила внимания на Гарви, а когда он немного пришел в себя, Диско рассказал ей, как он попал к ним. Потом, когда уже начало светать, они пошли в дом Диско, и пока не открылся телеграф и он не отправил своим родным телеграмму, Гарви Чейн был, наверно, самым несчастным мальчиком во всей Америке. Но самым любопытным было то, что ни Диско, ни Дэн не осуждали его за слезы.
Вувермен не соглашался на цены Диско, и тот, зная, что "Мы здесь" по крайней мере на неделю опередила остальные суда, дал ему несколько дней на размышления. Все это время экипаж шхуны слонялся по улицам, а Длинный Джек из принципа, как он сказал, остановил на улице трамвай и не пропускал его, покуда кондуктор не согласился прокатить его бесплатно. Что до Дэна, то он, полный таинственности, расхаживал, задрав кверху свой веснушчатый нос, и ужасно дерзил своим родным.
– Дэн, мне придется тебя выпороть, если ты будешь себя так вести, задумчиво сказал Троп.
– С тех пор как мы пришли, ты стал просто несносным.
– Будь он моим сыном, я бы давно его выпорол, - недовольно проговорил дядюшка Солтерс, который вместе с Пенном остановился в доме Тропа.
– Ого!
– отозвался Дэн, шастая по двору, готовый при малейшем приближении противника перескочить через забор.
– Отец, ты можешь думать, что тебе угодно, но помни: я тебя предупредил. Я - твоя плоть и кровь! Не моя вина, что ты ошибся в своем суждении; придет время, и я выйду на палубу, чтобы полюбоваться тобой. Что до вас, дядюшка Солтерс, то не торопитесь и увидите сами. Вас перепашут, как этот чертовский клевер, а я, Дэн Троп, я буду процветать, как зеленое дерево, потому что я-то как раз и не ошибся.
Диско важно курил трубку во всем своем сухопутном величии и в прекрасных теплых шлепанцах.
– Ты становишься таким же ненормальным, как бедный Гарв. Ходите на пару, и хихикаете, и перемигиваетесь, и толкаете друг друга под столом так, что в доме покою от вас не стало, - сказал он.
– Еще меньше будет... кое-для кого, - ответил Дэн.
– Вот увидите.
Они с Гарви поехали на трамвае в восточный Глостер. Там они пробрались сквозь кусты к самому маяку, улеглись на большие красные валуны и хохотали до упаду. Гарви показал Дэну телеграмму, и оба поклялись хранить молчание, пока орех не расколется сам собой.
– Родные Гарви?
– с каменным лицом сказал как-то Дэн после ужина. Стоит ли о них говорить,
– Ну, что я вам говорил?
– торжествовал Солтерс.
– Так что не очень-то задирай нос, Дэн.
Глава IX
Какие бы у него ни были личные переживания, мультимиллионер, как и всякий деловой человек, должен прежде всего заниматься делами. Гарви Чейн-старший отправился на восток в конце июня и застал свою жену в полном расстройстве; она почти потеряла рассудок и днем и ночью вспоминала, как в серых волнах утонул ее сын. Муж окружил ее врачами, опытными сиделками, массажистками и даже знахарками, но все было бесполезно. Миссис Чейн все время лежала в постели и стонала или часами, не переставая, рассказывала о своем сыне, если было кому слушать. Надежды у нее не осталось никакой, да и кто теперь мог внушить ее? Сейчас ей нужно было знать лишь одно: больно ли человеку, когда он тонет. И ее мужу пришлось все время следить, как бы она не захотела испробовать это на себе. О своих переживаниях он говорил мало и даже не представлял их глубину, пока однажды не поймал себя на том, что обратился к календарю на письменном столе со словами: "Какой смысл в такой жизни?"
Он, бывало, тешил себя приятной мыслью, что в один прекрасный день, когда он окончательно приведет в порядок свои дела и когда его сын окончит колледж, он допустит сына к своему сердцу и введет его в свои владения. Тогда этот мальчик, утверждал он, как все занятые отцы, мгновенно станет его компаньоном, партнером и союзником, и последуют великолепные годы великих проектов, которые они осуществят вместе - опыт и молодой задор. А теперь его сын мертв - пропал в море, как какой-нибудь матрос с одного из кораблей Чейна, перевозящих чай; его жена умирает, а его самого осаждают полчища женщин, врачей, сестер и слуг, его, доведенного до крайности капризами несчастной, больной жены. Из-за всего этого у него не было сил и желания бороться со своими многочисленными конкурентами.
Он сидел на веранде своего нового дома в Сан-Диего между секретарем и машинисткой, которая выполняла также обязанности телеграфистки, и без всякой охоты занимался своими обычными делами. Чейн раздумывал, во что ему обойдется закрытие всех своих предприятий. У него было множество акций страховых компаний, он мог купить себе королевскую пожизненную ренту, проводя время то в одном из своих домов в Колорадо, то в узком кругу друзей где-нибудь в Вашингтоне или на островах Южной Каролины, мог забыть о проектах, из которых ничего не получилось. С другой стороны...
Стук машинки прекратился. Девушка смотрела на секретаря, лицо которого побелело. Он протянул Чейну телеграмму, пришедшую из Сан-Франциско:
"Подобран рыболовной шхуной "Мы здесь" когда упал с парохода очень хорошо рыбачил Отмелях все отлично жду денег или указаний в Глостере у Диско Тропа телеграфируй что делать и как мама Гарви Н. Чейн".
Отец выронил телеграмму, опустил голову на крышку письменного стола и тяжело задышал. Секретарь побежал за врачом миссис Чейн, но когда тот пришел, Чейн расхаживал по веранде взад и вперед.
– Что... что вы об этом думаете? Возможно ли такое? Что это значит? Я не могу себе этого представить, - допытывался он у врача.
– А я могу, - ответил доктор.
– Я теряю семь тысяч долларов в год... Вот и все.
– Он подумал о своей нелегкой работе в Нью-Йорке, которую он оставил ради Чейна, и со вздохом возвратил ему телеграмму.
– Значит, вы ей скажете? А вдруг это обман?
– Чего ради?
– спокойно возразил доктор.
– Очень легко проверить. Несомненно, это ваш мальчик.