Ответ Империи
Шрифт:
— Спасибо… — несколько смущенно ответила она, — какая прелесть! Это советские?
— Это брянские.
— Великолепно. Вы, наверное, от меня что-то хотели?
— Просто хотел доставить приятное. А что, разве теперь конфеты предлагают только когда что-то нужно?
— Нет, почему же… Просто вы мне там, на квартире, показались, как бы это сказать… застегнутым.
— Разве для того, чтобы доставить приятное даме, надо обязательно расстегиваться?
— Всегда, — невозмутимо ответила Инга, но тут же добавила: — В известном смысле.
…Читатель,
К сожалению, на сей бесценный подарок любителям старого доброго софт-рока в программе было отведено всего час, а конфеты не бесконечны.
— Прогуляемся по парку? — спросила Инга, когда аплодисменты умолкли. — Здесь сохранилась прелесть дикого леса.
— Когда-то здесь прямо у дорожек росли грибы, — вспомнил Виктор и подумал, не говорил ли он эту фразу уже кому-то в других реальностях.
— Потрясающе! Вы знаете, этот парк, наверное, создавал романтик. Осенью особенно это чувствуется.
Действительно, мягкий шелест осин, нежившихся под желтком угасающего дневного светила, легкий холодок в лицо, мягкий ковер опавшей листвы на давно не метенной алейке, и все это под загадочную вибрацию голоса Пиаф, под ее знаменитое "La Vie En Rose" — что может быть приятней? Особенно когда рядом идет симпатичная стройная дама.
— Сейчас самое красивое время нашей осени.
— Наверное. Такое впечатление, что город освободили только вчера… Только вот праздник сделали несколько суховатым. Почти всем заправляют военные.
— Ну почему же? Например, фантастики и приключений я здесь заметил гораздо больше, чем встречалось на прилавках в мои студенческие годы.
— Печать идет навстречу спросу… А почему бы просто, как за рубежом, не печатать то, что читают? Без всяких планов и регулирования? Ну, оставив государственную цензуру произведений. Хотя на западе нет предварительной цензуры, там есть судебная ответственность за то, что издают.
— Например, за отрицание холокоста.
— Нну… и за это тоже. Это там что-то вроде "антисоветского".
— Если бы кто-то у нас вздумал отрицать геноцид, люди бы просто покрутили пальцем у виска. Видите? — и Виктор указал за уходившую в сторону от аллеи заплывшую траншею.
— Не поняла. Это канава какая-то. Странно, что здесь много старых канав.
— Это окоп. А там, под деревьями, видите яму? Это от землянки или блиндажа.
— Честно говоря, не обращала внимания. Здесь такие везде, в том числе и внизу. Я думала, это для отвода воды или что-то раньше было построено. Теперь многое понятно…
— Все нормально, Инга, а то на "вы" как-то… Но понимаешь, книжным рынком управляет не читатель. Им управляет покупатель.
— А какая разница между читателем и покупателем?
— Сейчас поясню. Допустим, среди читателей есть группа, меньшинство, которым нравятся романы про каких-нибудь отморозков, выживших после ядерной катастрофы…
— Прости, я не поняла. Что такое отморозок?
— Ну, это… местное выражение, северное, мне доводилось в командировки на Север ездить… В общем, это человек с отмороженной головой, сумасшедший.
— Интересное выражение. Я раньше не слышала.
— Короче, вот эта группа читателей небольшая, но тратит очень много денег на такие книги.
— Зачем им такие книги? Это субкультура гопников.
"Почему только гопников? Это просто развлекательное чтиво." — хотел спросить Виктор, но подумав, отнес это на счет характерного для некоторых жителей советской Прибалтики желания при удобном случае подчеркнуть превосходство в культуре. "Может, из-за этого она и с мужиками не сошлась. Не это сейчас главное."
— Ну… допустим делать больше нечего, и денег много… А другие читают, скажем, Толстого, их большинство но они берут мало книг, экономят деньги. Поэтому издатели выпускают то, что даст больше прибыли — не будут же они разоряться, верно — то-есть книги, как ты говоришь, для гопников. И другие будут приходить в книжный и видеть литературу для гопников, и в конце концов ее и будут читать. Более того, и писать будут только для гопников, потому что это печатают. Так что вкусы навязывает та часть читателей, у кого деньги, а не большинство.
— Я одного не понимаю — как это гопники могут быть состоятельной элитой общества.
— Я тоже не понимаю как, но понимаю, что могут.
— Ну положим… А цензура худсоветов лучше? С их вечной симуляцией авторитетности, с дутыми иерархиями, регалиями и статусами, которые они сами себе придумывают, чтобы решать, кого им в свой круг пустить, а кого нет? Да и какой от них толк? Маскульт все равно гоняют по сети и читают с экрана, это не антисоветчина. Его только критики ругают.
— Гоняют, читают, но не навязывают же всем.
— То-есть, ты хочешь сказать, цензура — это свобода? Только не надо спрашивать "А что ты против имеешь?" Я ничего не имею, просто мысль интересная.
— Это слишком сложно для моих опилок, как говорил Винни-Пух.
Так, беседуя, они мирно свернули с аллеи на тропу, полого спускающуюся вдоль склона оврага, устье которого в зимнее время использовали для тренировок лыжники. Сзади, со стороны спортшколы за Курганом, послышались выстрелы холостыми: допризывному контингенту продолжали показывать военно-спортивные номера.