Ответ
Шрифт:
— Какая тьма! — проворчал профессор. — Я так и не распорядился, чтобы сюда провели электричество?
— Пока нет, ваша милость!
Профессор ближе подошел к Луизе Кёпе. — А вы-то что так состарились? — спросил он мрачно. — Больны? — Я не больна, ваша милость, — опустив глаза, проговорила она. — Тогда в чем же дело? — Старею.
— Нехорошо! Красивым женщинам стареть не положено. Где ваше семейство? — Он поднял глаза и вперил их в стоявшего за спиной невестки Йожи. — У меня скверная память на лица, — буркнул он. — Мы как будто встречались.
— Это мой деверь.
Профессор смотрел на
Из-за спины профессора Балинт быстро оглядел кухню: на столе лежала на белой оберточной бумаге уже ощипанная сливочно-желтая курица. Профессор шагнул к столу. — Ну, голодать вам, к счастью, не приходится, — сказал он. — Курица, яйца, ветчина, масло, пропасть всякой снеди. Что, и яйца к вам подкатываются на борный спирт?
— Это мне свекровь прислала из деревни, ваша милость, — сказала Луиза. Балинт уловил в голосе матери сдавленные слезы. — Ах, из деревни, тогда конечно! — буркнул профессор. — Ну, а про керосин-то не забыли? Чтоб стулья не натыкались в темноте друг на дружку? — Он не спеша обвел взглядом кухню. — Где мальчонка?
— Фери! — позвала мать. Профессор взглянул на вошедшего из комнаты Фери. — Я не про этого. Младший ваш где?
— Я здесь, ваша милость, — отозвался Балинт из-за спины профессора. Профессор, медленно обернувшись, проговорил: — Ну-ну, подойди поближе! А ты вырос, сынок!
— Вырос, — подтвердил Балинт, оглядывая себя.
Профессор улыбнулся, ему приятен был свежий мальчишеский голос.
— Ну, положим, не слишком!
— Ясно, не слишком, — усмехнулся Балинт. — Бедный человек и расти не спешит.
— Сколько тебе лет? — Пятнадцать стукнуло, — ответил мальчик. — Мы с вами как раз три года назад познакомились, господин профессор.
Профессор опять улыбнулся. — В какой школе учишься?
— Ни в какой не учусь. — Это еще почему? — нахмурясь, спросил профессор. — Деньги зарабатывать должен? Чушь! Лучше куриного бульона есть поменьше, а учиться побольше!
На кухне стало тихо.
— Дело-то в том, изволите знать, — вмешался Йожи, выступая вперед, — что у бедного человека, вот вроде нас, желудок очень уж деликатный и без курятины дня прожить не может. Да стоит мне только взглянуть на эдакое жиденькое, мукой заправленное кислое хлебово, тотчас колики в желудке начинаются.
— Не болтайте пустое! — проворчал профессор, коротко взглянув на него. — Я говорю серьезно.
— Я тоже, — подхватил Йожи, вдруг отвернув в сторону свой длинный нос. — Бедный человек хорошо живет, потому бедным и остается. Вот, сами изволите видеть! — указал он на разлегшуюся на столе курицу и прочую снедь. Профессор опять оглядел стол и, улыбнувшись, сказал: — Ну, чтоб на пользу пошло! На здоровье! Ведь вам лишь бы было, чем желудок набить, другого все равно нет ничего, верно? Но почему? Почему вы голодаете, только когда нужда заставляет? Почему не хотите поголодать ради того, чтоб из нужды выбиться? Почему наших уловок житейских не переймете?! Вот о чем извольте подумать!
— Господин профессор голодал когда-нибудь? — тихо спросил Балинт.
На кухне воцарилась мертвая
— Нет, пока не приходилось, сынок.
— То-то и беда, — сказал Балинт, — потому вы и не понимаете…
Мать двинулась к нему с угрожающе поднятой рукой. — Оставьте его, пожалуйста! — сказал профессор. — Чего я не понимаю?
Мальчик подумал немного, его шея чуть заметно колыхнулась, словно он хотел пожать плечами, но удержался. — Ну-ну, говори! — тихо потребовал профессор. Балинт все-таки передернул плечами. — Этого нельзя объяснить, — сказал он. — Не сердитесь, что я в разговор влез. — Я не сержусь, говори! Чего я не понимаю?
Балинт разглядывал носок своего ботинка. — Я думаю, — проговорил он рассудительно, словно взрослый, аккуратно подбирая слова одно к одному, — я думаю, тот, кто ни разу не голодал, вообще ничего не понимает.
— Ого! — Профессор дернул головой. — Ты-то уже голодал? — спросил он, прищурясь.
— Случалось, — коротко ответил мальчик.
— А я, выходит, ничего не понимаю?
Балинт не ответил, упрямо глядя в пол. Профессор оперся на кухонный столик и задумался. Вскинул к потолку голову, так что лоб покато сбегал к бровям; прикрыл глаза веками — теперь они лишь узкими полосками белков просвечивали в мир. Губы стали тонкими, уши и нос явственно закрылись; лениво сосредоточенное лицо столь же мало выдавало кипевший за ним процесс мысли, как гладкий живот — тяжкую нескончаемую пищеварительную работу кишок. Луиза Кёпе посмотрела на него с любопытством, но тотчас смущенно отвернулась, как будто стала невольной свидетельницей чужой интимной жизни.
Профессор открыл глаза. — Возможно, ты прав, сынок, — сказал он. — Возможно, поголодав, человек все понимает иначе. — Он направился к двери. — Но правильно ли понимает? — вот в чем вопрос.
— Мне подняться к барышне, ваша милость? Помочь ей укладываться? — спросила Луиза, когда профессор пошел к выходу.
— Всего доброго, — с отсутствующим видом отозвался тот. Он уже вышел в сад, но вдруг обернулся. — Спасибо, не нужно.
— Господи, да что же я за несчастная такая! — простонала Луиза, подождав, пока длинные ноги профессора прошагали мимо окна. — Одной рукой в кои-то веки даешь, господи, а другой караешь! Год целый не было на этом столе даже завалящего кусочка мяса, а он является сюда в тот самый час, когда бедная мама присылает нам свою последнюю курицу…
— С кем прислала-то? — спросил Йожи.
— С земляком одним… приехал в Пешт работу поискать, — сказала Луиза. — Говорит, нынче в деревне весь урожай градом побило.
— Письма нет ли от бабушки? — спросил Балинт.
Мать повернулась вдруг к нему. — А тебя-то уж точно господь мне в наказанье послал! — воскликнула она, бледнея от гнева.
Мальчик промолчал.
— Где шлялся всю ночь?
Балинт засмеялся. — Это я расскажу.
— Никакого сладу нет с ним! — обратилась Луиза к деверю. — На все у него смехи одни, ты ему хоть всю душу выложи, а он знай зубы скалит, словно только что в лотерее выиграл. Вот увидишь, Йожи, топором как-нибудь в него запущу, когда он в самом развеселом настроении будет.