Ответ
Шрифт:
Балинт невольно провел ладонью по горящим глазам. — Может, и так.
— Ты не идешь? — спросил парень. — Если угостишь фречем, выложу тебе все здешние фокусы. Их стоит знать.
— Не иду… Денег нет, и вообще надо еще остаться.
— Зачем это?
— До девяти буду вкалывать, — сказал Балинт.
Парень метнул на него глазом и вытянул губы трубочкой, словно собрался свистнуть.
— Ах, вот ты что за птица! — протянул он и, вскинув брови, насмешливо покачал круглой, стриженной под машинку головой. — Так сразу и начинаешь? Ну, приобретеньице для завода — первый сорт!
— Чего тебе надо?
— Не любят у нас выскочек, — заявил парень презрительно.
Балинт оторопел. —
Балинт оглянулся на кран: он уже подымал из теплой ванны очередную вагонетку. Балинт встал, распрямил поясницу. — Мы поговорим еще, идет? Попозже, — сказал он тихо, глядя в черные глаза парня. Но тут же с неприязнью отвернулся: эта физиономия вызывала у него инстинктивное отвращение, такое же, как не принимаемая организмом пища. — Э, нет, приятель, с тобой я не играю, — услышал он за спиной его тягучий, резковатый голос.
Балинт работал, сцепив зубы, постоянно ощущая пульсацию в висках; до восьми все шло гладко: иногда он сбивался с дыхания, однажды икры ног свело судорогой, но в остальном работалось нормально. После восьми у него вдруг пошла носом кровь. На помосте оставалось всего пять-шесть ледяных глыб, крохотные алые пятнышки стыли на сверкающей белой поверхности льда, как уснувшие-божьи коровки.
Нужно было продержаться еще час, дотянуть во что бы то ни стало. Бросить сейчас. — означало поставить под удар все, достигнутое за ночь. К счастью, у него оказался носовой платок, и даже не слишком грязный; Балинт разодрал его на клочки и стал запихивать в ноздри. Первые две тряпицы тут же пропитались кровью.
— Что с тобой? — спросил новый крановщик, дядя Иштенеш, молчаливый хмурый человек лет пятидесяти.
— Ничего, — отозвался мальчик. — Из носа кровь идет.
— Тогда кончай работать! Мы кликнем кого-нибудь на твое место.
— Спасибо, не надо! — испугался Балинт. — Сколько уж там остается! Дотяну как-нибудь.
— Еще час до конца.
— Ничего, — улыбнулся Балинт.
— Уж очень ты бледный, сынок, — покачал головой крановщик. — Брось лучше, слышишь? — Вы не беспокойтесь, дяденька, — все так же улыбаясь, проговорил Балинт, — не впервой у меня кровь носом идет, пойдет, пойдет, да и перестанет. Про это и говорить не стоит.
В девять часов его сменили. Позади заводского здания была конюшня, Балинт притащил в угол охапку соломы, сбросил ботинки и лег, попросив механика разбудить его без четверти три. Сон сморил его мгновенно, не дал времени даже порадоваться.
Когда первая ночь, самое большое и трудное испытание, оказалась позади, Балинта подхватило легкое радостное чувство и понесло его, без остановок и помех, до самой субботней получки. Он работал по шестнадцать часов в день, остальные восемь часов спал. На поездки домой времени не было, после смены он шел в конюшню и падал на свое соломенное ложе; к началу работы механик будил его. Он спал глубоко, без сновидений, а разбуженный, сразу вскакивал на ноги, с улыбкой возвращаясь в реальный мир. Балог, старый бездетный механик, иной раз по пять минут простаивал над спящим: не хватало духу потревожить, замутить эту разгладившуюся, беззаботную во сне физиономию, с отчаянной доверчивостью улыбавшуюся ему с закрытыми глазами.
— Эй, слышь, постреленок, — ворчливо говорил наконец механик, пальцем нажимая кнопку вздернутого мальчишечьего носа, — вставать пора, крыша горит, сборщики налога вот-вот нагрянут!
Балинт открывал глаза. — Я здесь.
— То-то и оно, что все еще здесь, а не там, — ворчал механик.
В субботний полдень Балинт вместе с дядей Йожи пошел за получкой. Господин инженер Рознер производил выплату лично. — А ваша милость как
— Как же, господин инженер, приказали!
— Ну?
Балинт засмеялся. — А вчера, господин инженер, спросили, не хочу ли я лучше в конторе курьером бегать!
— Глупости! — закричал инженер, багровея. — Об этом не может быть речи, извольте возвращаться в Киштарчу! Увижу еще раз, жандармов призову, они доставят куда следует!
— Вот и ладно! — воскликнул Балинт. — Так вы уж, господин инженер, вызывайте их назавтра, прямо к девяти вечера!
Выйдя за дверь, он потер пылавшие уши, которые инженер, притворись разгневанным, основательно надрал своими барсучьими крошками-лапками. Роль ребенка, на которую соскользнул Балинт, частью против воли, частью же из хитрости, казалась ему унизительной, но сейчас он об этом не думал: из него можно было веревки вить, так он был счастлив. Он вынул конверт из кармана.
— Вот так черт! — воскликнул он растерянно. — Тут, верно, какая-то ошибка!
— Сколько? — спросил Йожи.
Мальчик выложил деньги на ладонь. — Вот сколько! — пробормотал он, наморщив лоб. — Это как же так?
На ладони лежало пятьдесят семь пенгё, его семинедельное жалованье в Гёдёллё. Балинт пересчитал еще раз.
— Может, господин инженер ошибся?
— Ты погляди на конверт, — сказал Йожи, — там записано, сколько часов тебе насчитали… Девяносто два? Да сверхурочные за ночную смену! Нет, брат, все точно, как в аптеке.
Мальчик поглядел на дядю, потом боднул головой в воздухе, словно козел, подпрыгнул внезапно и припустил бегом что было мочи. На углу улицы Яс он остановился и бросился назад. Его лицо пылало, зубы, глаза сверкали, вокруг носа выступили росинки пота.
— Положи в карман, — посоветовал Йожи, — еще растеряешь.
В руке у Балинта было пять бумажек по десять пенгё и семь монет по одному пенгё. Балинт аккуратно расправил и сложил ассигнации, засунул их в правый карман штанов, монеты опустил в левый. Эти деньги значили куда больше, чем тысяча пенгё, которую он неделю назад небрежно запихивал в тот же правый карман, словно в корзину для бумаг. Не успев спрятать, он тут же опять потянулся за ними, пощупал: это были верные, надежные деньги, они ласково и упруго прижимались к ноге, их было много — не столько, чтобы дом купить, но, пожалуй, того больше: на них можно справить рубашку, штаны, обзавестись костюмом, подарить расписной халат матери; а из левого кармана хватит и сестренкам на пирожное, даже по два пирожных, с кремом. А Фери что?
— Вы сколько получили, дядя Йожи?
— Двадцать девять двадцать, — сказал Йожи, медленно проведя ладонью под длинным в красных пятнах носом. Мальчик вспыхнул пристыженно: выходит, он заработал вдвое больше взрослого, который к тому же устроил его на это место? Он сильно поддал ногой дорожную пыль.
— Поедете сейчас к нам, дядя Йожи?
— Куда?
— В Киштарчу.
— Никак невозможно, — сказал Йожи.
Они молча шагали по пыльной мостовой к проспекту Ваци, велосипед бесшумно катился рядом с ними. Машина была отличная, Балинт одним глазом поглядывал на сверкающий руль, другим же, однако, косил на дядю. — Этот Рознер человек что надо, — заговорил Йожи, — тебе здесь будет недурно. Не проходит дня, чтобы он не подбросил людям от себя по двести граммов сала или колбасы, хлеба, иной раз даже на соленья не поскупится, а бывает и вовсе свихнется — по стакану фреча или пива всем выставит. Больше его, насколько я знаю, никто не платит по нынешним временам. Говорит: если мои дела идут хорошо, пусть и людям перепадает. И страховку сам платит.