Отвези меня домой
Шрифт:
– Не знаю… – неуверенно улыбнулась бывшая больная. – Как сын скажет.
– Кхм-м! – поперхнулся заведующий отделением.
– Я думаю, это нужно сделать, – с безмятежным видом согласился Егор. – Только не очень рано. Часов в одиннадцать вас устроит?
– Вполне! – как ребёнок обрадовался Антон Михайлович, и тут принесли одежду и вещи.
– Переоденусь уже дома, – решила мама и встала со стула. Ёй явно не терпелось покинуть эти стены.
– Не смею задерживать, – Антон Михайлович тоже поднялся и протянул Егору руку. – До свидания. Очень было приятно познакомиться.
– До завтра, – сказал Егор, с силой пожимая холёную ладонь заведующего. – И заранее спасибо.
Глава
Прошло три дня.
Всё это время Егор чувствовал себя в самом настоящем отпуске. Этому замечательному ощущению способствовало всё. И уютная двухкомнатная мамина квартира с высокими лепными потолками и газовой изразцовой печкой (окно комнаты, в которой расположился Егор, выходили прямо на Ботанический сад, и в это окно стучались белые дурманящие цветы сирени, а по утрам Егор просыпался и слушал соловьёв, после чего засыпал снова и спал столько, сколько влезет); и то, что денег было вдосталь, и не приходилось мучительно думать о том, чем завтра питаться и на чём сэкономить; и то, что когда бы Егор не встал с постели, его уже ждал вкусный завтрак, а днём – хороший обед (ужинали они в недорогом, расположенном на соседней улице, ресторане, на что мама долго не соглашалась, но Егор в конце концов сумел её уговорить и был прав, потому что ей это, конечно же, понравилось). А главное – сам город Львов.
Никогда раньше Егор не гостил и не жил в подобных городах.
Если бы ему пришлось бывать за границей, в Европе, то, несомненно, он нашёл бы большое сходство этого города, скажем, с Краковом или Златой Прагой и даже Парижем. Но, увы, за границей Егору не пришлось побывать ни разу, и поэтому сравнивать ему было не с чем. Вот разве что, как ни странно, некоторые уголки старой Москвы могли бы, наверное, поспорить по красоте, уюту и особой, независимой , ауре с этим древним славянским городом.
Егор очень быстро понял, что в этом городе нельзя работать. То есть, наверное, можно, но это тогда должна быть какая-нибудь особая, редкая работа, вроде написания венка сонетов, или огранки драгоценных камней, или, на крайний случай, изготовления вручную редкой мебели из красного дерева и палисандра.
Нет, здесь нельзя было ежедневно ходить на завод или в контору – по этому городу нужно было постепенно и неторопливо гулять, разглядывать дома и храмы, плутать по узким, мощёным базальтовой брусчаткой улицам, заходить в маленькие, на три-четыре столика, кофейни (здесь их называли смешным словом «кавярни»), пить приготовленный на горячем песке чёрный кофе, идти дальше – сквозь переулки и скверы преодолевая подъёмы и спуски и не боясь заблудиться, потому что здесь, как в незнакомом лесу, ты всё равно всегда возвращался к тому месту, откуда начал своё путешествие.
Этот город манил и кружил. Его свободная, совершенно бессистемная планировка не раздражала, а радостно изумляла, постоянно подбрасывая любопытному взору, то редкой красоты фасад старинного особняка, то неожиданный поворот улицы, то великолепную изящную перспективу.
В первый, точнее, во второй день, после прохождения медосмотра, показавшего, что смертельная болезнь действительно исчезла неведомо куда (Таисия Григорьевна так и не стала спрашивать сына о причинах своего чудесного выздоровления, видимо интуитивно понимая, что тому трудно будет ответить на её вопросы), Егор и мама гуляли по городу вместе. Мама с видимым удовольствием рассказывала сыну об истории Львова, который был основан русским князем Данилой Галицким и назван в честь сына Льва. За прошедшие столетия город видел всякое. Он торговал, строил, воевал, неоднократно горел, бывал завоёван и завоёвывал сам. Он побывал и свободным, и зависимым, и разного цвета флаги развевались над его Ратушей, но никогда и ни при какой власти не терял он своего чудного, немного провинциально-аристократичного и неизменно вежливого лица.
Они гуляли
И немедленно понял, что гулять по этому необыкновенному городу одному тоже хорошо.
Тебя никто не знает, и ты никого не знаешь; и не нужно никуда спешить, потому что, во-первых, спешить некуда, а во-вторых, тут и так никто никуда не спешит. И дорогу, за неимением конкретного адреса и места, тоже ни у кого спрашивать не надо – иди себе с лёгким сердцем куда глаза глядят, а уж глядеть в этом городе им есть куда. И денёк выдался на редкость удачный. Тёплый такой, солнечный и прозрачный, майский денёк.
За пару-тройку часов Егор зашёл в одну церковь и один католический собор, посидел на лавочках в двух скверах и одном парке, выпил три маленькие чашки кофе и одну рюмку очень хорошего ликёра «Бенедиктин», выкурил четыре сигареты и, наконец, обогнув площадь Рынок, попал на улицу с интригующим названием Армянская (сразу припомнились родная ростовская Нахичевань и друзья-армяне), где и обнаружил уютную, из открытых дверей которой вкусно пахло кофе, шоколадом и свежей сдобой, кавярню. Егор остановился, потянул носом воздух и понял, что не прочь одолеть ещё одну большую чашку кофе без сахара и съесть какой-нибудь кусок вкусного торта, а также – чем чёрт не шутит! – употребить ещё грамм пятьдесят того же ликёра или, на худой конец, коньяка.
Принял решение – выполняй, вспомнил он старый армейский принцип и бесстрашно вошёл в кафе.
И ему здесь немедленно очень понравилось.
Семь-восемь круглых, близко расположенных друг к другу металлических столиков, почему-то выкрашенных в ярко-красный цвет со стоящими вокруг круглыми же стульями (мягкое сиденье, плетёная спинка). Вдоль длинной, обтянутой светло-коричневым, хорошего качества, кожзаменителем стойки, – небольшая очередь из четырёх человек: двух девушек и двух парней богемно-художнического вида. Низкий подвесной потолок, широкие окна-витрины с лёгкими золотистыми занавесками, чистый, выложенный крупной керамической плиткой цвета тёмной охры, пол. Публики немного – по два-три человека за столиком, а один столик, как заметил Егор, и вовсе свободен.
За этот свободный столик, который не занял никто из стоявших впереди, он и сел в ожидании заказанного кофе и ликёра. Поставил перед собой синее фаянсовое блюдце с большим куском шоколадного торта, рюмку «Бенедиктина» и неторопливо огляделся по сторонам.
Нет, определённо приятное место.
Во-первых, говорят вокруг не только по-украински, но и по-русски (и даже преимущественно по-русски), во-вторых, тихо, уютно и хорошо пахнет, а хозяйка, которую зовут Вера – худощавая и невероятно красивая женщина лет пятидесяти с небольшим – улыбается так, словно он, Егор Хорунжий, является постоянным клиентом этого кафе на протяжении последних двадцати лет, как минимум. И кого-то, кстати, эта хозяйка ему очень напоминает…
Егор сделал маленький глоточек обжигающе вкусного ликёра, осторожно покосился в сторону стойки и столкнулся с Верой глазами. Глаза улыбнулись и сделали знак, что кофе вот-вот будет готов.
Егор, пока стоял в очереди, уже заметил, что здесь принято, чтобы посетитель сам принимал участие в конечной стадии приготовления кофе.
Вера засыпала в джезвы тонко молотый кофе и сахар, заливала холодной кипячёной водой, ставила джезвы на жаровню в горячий песок, и переходила к обслуживанию следующего клиента. Клиент же уже обслуженный, предпочитал сам следить за своей джезвой и, когда плотную запёкшуюся корку прорывала бурлящая кофейная пена, брал специальную деревянную палочку, размешивал божественный напиток, наливал его в уже приготовленную фарфоровую чашку и относил к себе на столик.