Out of afterlife
Шрифт:
— Когда отец женился на её матери, он обратил её в свою веру. Думал, что обратил, но на самом деле она продолжала свои ритуалы и Ракьят ушли в религиозное подполье. Им не привыкать, учитывая богатую военную историю этих островов. Когда папаня узнал о том, что его изящно наёбывают, он пришёл в такое бешенство, что убил жену, но всё списали на несчастный случай. Мы с Цитрой знали правду, и с каждым днём жажда мести сводила мою сестру с ума. Всё закончилось очень хуёво: она отыгралась на моей любви к ней, и я убил своего отца. Он был первым человеком, которого я убил. Очень жестоко, к слову.
Ваас вновь
— Но за что она тебя тогда ненавидит, если ты готов убить ради неё даже своего отца?
— Был готов. Теперь же я с радостью пожму руку тому, кто скажет мне, что грохнул эту чокнутую дуру. Как только с отцом было покончено, она объявила себя наследной жрицей, Ракьят выбили всех несогласных с её властью за пару месяцев. Для неё я стал игрушкой. Собачкой. Я привык, что всегда был ответственным за неё, с самого её рождения. Но она превратила меня в машину для убийств, и, в конце концов, как только появился шанс, я сбежал от неё и вскоре присоединился к шайке Хойта.
— Он тоже не подарок. Чем он лучше твоей сестры?
— Выбирая между «плясать под сестринскую дудку» и «жить в своё удовольствие», мне как-то больше улыбается жизнь в кайф. Хойт достаточно быстро выгнал Ракьят с южного острова, давая мне наслаждаться жизнью на северном. И знаешь, что? Это охуенно, чёрт возьми! Я тут царь и бог.
— Подстреленный царь и бог, — съязвила Третья и тут же снова оказалась в крепких объятиях пирата.
— Ну у богов тоже не простая жизнь, Бекки. Читала разные легенды? Вот то-то и оно, — командир снова расслабил хватку. — Знаешь, когда мне тебя всучили, я подумывал как-нибудь особо изящно от тебя избавиться, но потом я понял одну странную вещь. Ты, твой характер, твое поведение… Этот чёртов контраст между нами двумя. Между тобой и этим островом, полным ебанутых на всю голову идиотов. Я раньше часто думал о том, какой была бы Цитра, если б не стала такой, как сейчас. Если б выросла той милой наивной девочкой из моих воспоминаний. И вот эти образы… Третья, ты, блять, идеальная сестра!
— Эээ… Спасибо, наверно…
— Я серьезно, принцесса. Если б Цитра не ёбнулась головой где-то в джунглях в детстве, она б была сейчас не сумасшедшей жрицей, которая виляет жопой, а вот таким вот милым созданием.
— Ваас, тебе пора спать. Тебя унесло куда-то не туда.
— Бэкки, я люблю тебя.
Девушка растерянно повернулась в сторону улыбающегося командира. От него исходил просто невероятный оптимизм и счастье.
— Что?
— Как сестру. Честно.
— Ты что, под наркотой, что ли?
— Детка, мы с тобой вообще-то дунули, если ты забыла.
— Ты что выпил там?
— Подарок от Эрнхардта на Рождество, — хихикает Ваас, пытаясь подняться, но его начинает кренить куда-то в сторону и он едва не падает с причала. Его спасает от этого то, что Третья успевает схватить его за руку. — Солнышко, ты просто чудо. Я знал, что на тебя можно положиться.
— Нам надо как-то дойти до берега, долбанный наркоман, — Ребекка прикидывает расстояние, которое ей придётся протащить практически неадекватного Монтенегро на себе. Миссия практически невыполнима, потому что тот
— Моя принцесса одолжит мне плед? — пират явно не против. — Утром будет пиздецки холодно и сыро.
— Хорошо, хорошо. Только не свались в воду, я не смогу тебя достать оттуда.
— Малышка, я плаваю как барррррракуда, — Ваас теряет равновесие и падает прямо на второй ряд сидений, который, к счастью, представляет из себя диван. Впрочем, ширины катера всё равно не хватает, и пират свешивает ноги за борт. — О, роскошно. Давай ко мне. Вечер охуительных историй еще не закончен.
Третья тяжело вздыхает и усаживается на место переднего пассажира. «Вечер охуительных историй» обещает быть очень длинным.
Однако этого не произошло. Через час Ваас уснул. Причём так крепко, что разбудить его не удалось даже тычками под рёбра.
Они успели поговорить о всякой ерунде: любимых книгах, фильмах. Монтенегро под конец пробило на романтику, и он рассказал пару местных легенд, разглядывая звёздное небо над головой, но под конец замолк. Удивительное умение — рассказать самому себе сказку на ночь и уснуть.
Убедившись, что падение за борт теперь можно не ждать какое-то время, девушка накинула не него плед, потому что если он так спит, то навряд ли почувствует, что начал мёрзнуть. Сама же подтянула колени к подбородку и задремала. Марихуана и алкоголь вкупе подействовали не хуже снотворного.
Ночь пролетела как-то быстро. Третья проснулась от ощущения воды на лице. Открыв глаза, она поняла, что на рассвете небо затянуло тучами, грозящими обрушиться на остров настоящим ливнем. Пока что дождь только-только занялся. Вааса развалился на заднем сидении, играя во что-то на телефоне. Однако, перед этим завернул Ребекку в одеяло, причём так аккуратно, что она даже не проснулась.
— Здрасте, — он приветливо улыбнулся, отрываясь от экрана. — Вовремя, а то я собирался тебя будить. Дождь походу начинается.
Он ловко выбирается на причал и протягивает руку:
— Пойдём. Надо найти Кармона. Голова болит просто невыносимо.
— Лучшее средство от головной боли — это гильотина, — усмехается Третья, принимая помощь.
— Такого не держим, но я уже начинаю подумывать о том, чтобы спрятать от тебя все мачете и топоры. Несколько часов назад восхищался твоей добротой, а сейчас ты не прочь оттяпать мне голову, как я погляжу.
— Ирокез, я ж не самка богомола какая-то, — они уже шли в сторону лагеря. Остальных пиратов на берегу уже не было. Видимо, уползли до кроватей на автопилоте.
Аванпост словно вымер. После вчерашней вечеринки на берегу, все, кто присутствовал, старательно мечтали о том, чтобы сдохнуть. Дождь, который усиливался с каждой минутой, оптимизму мучимых последствиями невероятного смешения видов алкоголя не прибавлял. Более-менее нормально себя чувствовали только Ребекка и Майкл. Впрочем, первая изредка трясла головой: ей казалось, что в голове возник какой-то неприятный вакуум; второй держался исключительно за счёт своих знаний и опыта попоек хирургов, так свойственных людям его профессии. Пираты же, видимо, жили по принципу «каждый день как последний» и вряд ли думали о последствиях на следующий день.