Овечья шкура

Топильская Елена Валентиновна

За пятнадцать минут мы доковыляли до фамилии девушки — Зуева.

— Ты Зину Коровину знала? — задала я следующий вопрос, ответить на который, по моему разумению, было еще проще, чем на первый: “да” или “нет”.

Галя на этот раз не стала пререкаться.

— Нет, — решительно сказала она, чем повергла меня в некоторое недоумение. Я растерянно посмотрела на Коленьку, он за спиной свидетельницы развел руками.

— Ты не знала Зину Коровину? — переспросила я в надежде, что смысл вопроса не дошел до девицы, но она подарила мне неожиданно осмысленный взгляд и подтвердила:

— Не знаю я никакой Зины Коровиной.

— Ну как же, — вступил Коленька, которого

я безмолвно призывала на помощь. — Как же ты не знала Зину? Вы же вместе тусовались…

— Не знаю я никакую Зину! — визгливо закричало юное создание, адресуясь и мне, и Василькову. — И отстаньте от меня! В гробу я вас всех видала.

Васильков поежился, но перевел дух и вцепился в нее с новой силой. Некоторое время он терзал девицу требованиями признаться, что она все-таки была знакома с Зиной, и что они вместе посещали вокзал, где Галя обучала менее искушенную подругу приемам снятия клиентов, а также вместе ночевали в бомжацком притоне в подвале Зининого дома. Но не выдержал и сдался. Девица стояла насмерть — не знала она и не видела никогда никакую Зину Коровину.

А пока Васильков метал перед свиньями бисер своего красноречия, я залезла в материал по факту обнаружения трупа Зины Коровиной. Так, последний раз она была в школе седьмого марта, а после праздников ее никто не видел. Предположим, что это были последние дни ее жизни.

Дождавшись паузы в содержательной беседе оперативника и свидетельницы, я решила сменить тактику и задала ей вопрос в лоб:

— Где вы с Зиной были восьмого марта?

— На вокзале, — не моргнув глазом ответила та, хотя еще секунду назад уверяла, будто никогда в жизни не слышала о Зине Коровиной.

А дальше рассказ ее потек гораздо более непринужденно. Я даже смогла записать его, указав, правда, девочке на то, что некоторые из наиболее часто употребляемых ею слов имеют цензурные аналоги. Она несказанно удивилась: — А как будет?

Мы с Васильковым деликатно подсказали ей, как будет, и она обещала в дальнейшем выражаться именно так, по крайней мере, в приличной компании.

В общем, Галя Зуева смогла рассказать про Зину Коровину гораздо больше, чем ее родная мать; да и видела-то Галя ее чаще, чем мамаша. У Гали родителей не было вообще, вернее — где они, Галя не знала; ее пригрели постоянные обитатели вокзала, она неплохо, по ее понятиям, зарабатывала чем могла, но, как порядочная девушка, себя блюла, дозволяя лишь оральный секс, и я не удивилась бы, узнав, что девственность ее не нарушена.

Зина же Коровина, по ее словам, была еще более нравственная, и даже орального секса себе не позволяла. Жить дома ей было невыносимо — отчим и мать избивали ее даже не за провинности, а просто за факт ее существования. Бедная Зинка ходила вся в синяках, но домой эту дурочку почему-то тянуло. Галя искренне не могла понять, почему, и неоднократно предлагала Зинке поселиться на вокзале и зарабатывать вместе, обслуживая клиентов на пару; Галя не без оснований полагала, что за групповое обслуживание они с подругой получали бы больше, чем каждая в отдельности, если учесть, что пока одна ублажает клиента, вторая может почистить его карманы — так безопаснее. Но подружка отказывалась подвизаться на ниве сексуальных услуг, деньги зарабатывала попрошайничеством, после чего с неизменным упрямством возвращалась домой.

А вот седьмого марта терпение Зинки все-таки лопнуло: она успешно наклянчила довольно приличную сумму, они с Галей выпили какой-то бормотухи за грядущий Женский день, и дурочка потащилась домой. А там мать лежала пьяной и не реагировала на любовные притязания супруга, чем последний был весьма раздосадован. Когда появилась Зинка, отчим, наверное, подумал, что так даже лучше — молоденькая падчерица вместо опостылевшей супруги. Не говоря уже о пленительной остроте ощущений: Зинка, хоть и была вокзальной швалью, как любя называли ее родители, но почему-то стала сопротивляться отчиму и кричать. За что и получила. А после того как неосмотрительно пожаловалась на отчима проснувшейся от криков и возни матери, получила, да еще и покрепче, и от нее тоже, вместе с назиданием — мол, взрослых надо уважать, и беспрекословно делать, чего они скажут.

Изнасилованная и избитая (парадокс — в родном доме с девочкой сделали то, чего она благополучно миновала на вокзале, предоставленная сама себе, среди гопников, воров и пьяниц), Зинка прибрела опять на вокзал, в одном платьишке, хорошо хоть колготки дали ей натянуть.

— Галя, а какие колготки, помнишь? — сразу уточнила я.

— Как какие? Обычные, — удивилась Галя.

— Я понимаю, что обычные — цвета какого?

— Обычного, — Галя искренне не понимала, чего от нее хотят.

— А какой обычный цвет? — не отставала я.

— Этот… Ну, вот как у меня, — Галя вытянула свою худую ногу в колготках, потерявших признаки цвета уже давно. Одно было понятно — черными колготки не были никогда.

— Но не в черных Зина была? — на всякий случай уточнила я.

— Вы что! — фыркнула Галя. — Черные же одни… эти… носят.

— Эти… кто? — заинтересовался Васильков.

— Ну, эти… Вы же сказали, нельзя так говорить… Ну, которые распущенные. Ну, слово на букву “Б”.

— Проститутки, что ли? — догадался Коленька.

Галя пошевелила мозгами, сопоставляя трудное слово “проститутки” с тем знакомым понятием на букву “Б”, которое она имела в виду, и наконец кивнула. Коленька фыркнул, а мне стало до слез жаль этих несчастных девчонок, обделенных всем, что положено детям. И особенно жалко их было из-за того, что они совсем не чувствовали себя ущербными. Может, оттого, что не знали, как должны жить их ровесники?

Но вот наконец мы добрались до кульминации. Галя поведала, что ее потерпевшая подруга две недели прожила на вокзале, наконец-то решив домой больше не возвращаться. Соответственно и школу забросила, поскольку была уж очень сильно избита и стыдилась показываться среди одноклассников с заплывшей синей физиономией. На вокзале она сидела безвылазно до тех пор, пока следы побоев не зажили; Галя безропотно кормила ее со своих заработков. Но вот наконец Зинкино лицо обрело прежний вид, и она решилась выбраться за пределы вокзала. И не куда-нибудь, а на вещевой рынок, где продавались дешевые колготки.

Надо ли говорить, что Галя вела речь о вещевом рынке возле станции метро “Звездная”? Мы с Коленькой встрепенулись и сделали охотничью стойку.

Галя рассказала, что Зина вернулась из похода довольная и счастливая, с пятью парами колготок, а главное — с деньгами, которые на покупку этих колготок были выделены. Галя удивилась: откуда Зинка наскребла на пять пар, у нее были деньги только на две пары — ей самой и Гале, которая спонсировала это мероприятие. Зинка рассказала, что на рынке познакомилась с обалденным мужиком, который так ею пленился, что подарил пять пар колготок и пригласил на свидание. Надо отметить, что сама Галя рассказывала об этом вполне обыденно, не видя ничего удивительного в том, что нормальный мужчина может всерьез заинтересоваться таким вот немытым созданием в рваном платье и спущенных колготках. Галя выразила удивление по другому поводу: