Овертайм

Фетисов Вячеслав Александрович

Из Европы сборная России полетела прямо в Детройт, но перед полетом я сказал тренеру Джону Уортону, мол, так и так, что-то с коленом. У нас тренером называется специалист по виду спорта, а здесь — человек, который следит за физическим состоянием игроков. Тренер занимается и физиотерапией, и определяет, какому специалисту надо показать травмированного игрока. Джон был в поездке вместе с нами. Он меня предупредил: прилетаем в Детройт, сразу идем к доктору, будем решать, что делать.

Когда летели через океан, колено так раздулось, что начало распирать джинсы. Не знаю, зависело ли это от высоты или просто от того, что я все время сидел. Нас разместили в хвосте самолета, расстояние между сиденьями маленькое, колени согнуты. Прилетели вечером в Детройт, а на следующий день, утром, мне сделали все полагающиеся процедуры и сообщили, что мениск уже отвалился,

нужна операция. Я спросил: а в Кубке мира смогу сыграть? Доктора разрешили, но сказали, как только закончится турне — сразу на операцию.

С этим диагнозом иду к генеральному менеджеру «Детройта». Он все уже, конечно, знал, но меня успокоил, что никаких проблем с контрактом не будет, он готов его подписать, хотя руководство и хозяин знают, что я должен буду пропустить начало регулярного сезона. В тот же день я подписал контракт с «Детройтом» еще на один год. Потом прошел мучительную процедуру: врачи откачали мне жидкость из колена, чтобы я мог играть на Кубке. Менеджер хотел, чтобы мне сразу сделали операцию. Я ему объяснил, как для меня важно, чтобы команда России выиграла, может быть, это мой последний турнир за родную страну. Менеджер ответил, поступай, как считаешь нужным.

В Детройте мы играли товарищеский матч с американцами, я его пропустил, потом встречались с канадцами, я опять не играл. Но на первый матч турнира вышел — против канадцев в Ванкувере. Потом провел и игру со словаками. Бесславно закончился для сборной России Кубок мира в Оттаве. Я вернулся в Детройт, пришел в клуб, мне сказали, отдохни дня три-четыре, операцию тебе назначили на понедельник в 9 утра. Я пошутил: «Понедельник — день тяжелый». А мне в ответ серьезно: «Наши доктора и в понедельник в хорошем состоянии, так что вы не волнуйтесь».

Я приехал в госпиталь на операцию на своей машине. Врачи говорят: «Почему вы без сопровождающего? Мы вас к концу дня отпустим домой, но вы сами не должны вести машину. И операцию вам делать не будем, потому что вы нас обманете и уедете сами после общего наркоза». Общий наркоз нужен потому, что операция тонкая, и я не должен даже шевельнуться во время ее проведения.

Я рассказал врачам, что, когда сломал ногу в Москве (а у нас нет двухпедальных машин, только трехпедальные), я ездил по Москве на «Жигулях» — и ничего. «Как же ты ездил?» — «А как, очень просто — левая нога на тормозе и газе, а правая лежит рядом на сиденье вместе с правым костылем. Зато другим, левым, я выжимал сцепление. Так и ездил целый месяц». Но американских врачей мой рассказ не убедил. Пришлось позвонить Константинову: «Вова, тебе придется дать слово, что ты приедешь меня забрать из госпиталя». А вся эта история началась с того, что мы с хирургом одновременно подъехали утром к больнице.

Вова сам как раз восстанавливался после операции: он порвал ахилл и начал рассуждать, что нам потом вдвоем будет легче восстанавливаться: у него левая нога не действует, у меня — правая. Как будто, если бы обе правые не действовали, было бы труднее. Я ему кое-что по-русски на это ответил. Наконец доктор подходит: «Где у тебя ключи от машины? Я их хочу забрать на всякий случай, чтобы ты не убежал».

Вечером Константинов заехал за мной, а через два или три дня я начал уже наступать на больную ногу, но ходил еще на костылях. Хозяин команды пригласил нас к себе домой на прием по случаю выборов какого-то окружного судьи. Команда уже вкатилась в предсезонные игры, и мы с Вовой, одноногие и травмированные, одни пришли на этот благотворительный ужин. Может, Константинов именно это и имел в виду, когда говорил, что вдвоем будет легче? Хозяин доволен, он еще не знал, что после операции я могу ходить. Через десять дней я уже катался потихоньку, набирался сил. Сезон уже начался, и мы с Вовой действительно тренировались вдвоем. Константинов опережал свой восстановительный график где-то на полтора месяца, Володя вообще уникальный парень, настоящий хоккейный боец. Казалось бы, отдыхай после такого трудного сезона (Константинов был признан самым полезным игроком команды), вкатывайся не торопясь, нет, он рвался на лед и, действительно, на полтора месяца раньше начал играть, и играл очень здорово с первого же дня. Такой он правильный человек. Я на прощание ему сказал: «Вова, ты меня бросил одного, теперь за меня возьмутся и будут гонять как Сидорову козу». Но я тоже пришел в себя довольно быстро, и недели через три после начала чемпионата тоже начал играть.

Как и следовало ожидать, после двух срывов в последний момент розыгрыша Кубка Стэнли что-то должно было произойти. «Детройт Ред Уингз» была уже достаточно возрастной командой, и все понимали, что в нее обязана влиться молодая кровь. Началась серия обменов, сначала Кит Примо сказал, что он не хочет больше играть за «Ред Уингз», потому что не видит себя на месте четвертого центрального. Первые места занимали Стив Айзерман, Сергей Федоров и Игорь Ларионов. Примо считал себя потенциально намного сильнее и достойным лучшей доли, поэтому попросил, чтобы его поменяли. Примо уже не появился на кемпе «Детройта». Сразу после начала сезона пошли разговоры, что и Пола Коффи поменяют, а тем временем Дино Сисарелли отдали в «Тампу» — за третий драфтпик, тем самым освобождая место для молодежи. И действительно, дней через десять после начала чемпионата знаменитого Пола Коффи вместе с Примо отдали в «Харфорд» за Брейдена Шенехена и первый раунд в драфтпике 1997 года, а еще одного защитника отправили в майнер-лигу. Это уже называется серьезными изменениями. Ушли еще два защитника: Майк Рамзей закончил спортивную карьеру, он был одним из тех, кто обыграл советскую сборную в 80-м на Олимпийских играх в Лейк-Плэсиде, и надо же, спустя пятнадцать лет мы оказались с ним в одной команде. Итак, Майк закончил, и подписал контракт с «Сент-Луисом» опытный защитник Марк Берджевин. Сезон 1996–97 годов команда начала всего с двумя защитниками — Ником Лидстромом и Бобом Россом, а с ними четыре новичка, которые первый год играли в Лиге. Константинов и я приходили в себя после травм. Естественно, для «Детройта» настали трудные времена.

Обычно новичкам дается время осмотреться в новой обстановке, а тут сразу в пекло. Но не только в защите произошли изменения. Игорь Ларионов в начале сезона получил серьезную травму. Все это, конечно, повлияло на старт, и разгон получился довольно средним, но когда ребята стали возвращаться в строй, команда стала подниматься. Со второго месяца чемпионата мы начали подряд у всех выигрывать точно так же, как и в прошлом году, и поднялись на первое-второе место в Лиге. Нашу «пятерку» опять собрали вместе, и Сергей в одном только матче с «Вашингтоном» забил пять голов. Вроде все встало на свои места, и вдруг — провал. С конца декабря и за весь январь мы выиграли всего две игры из пятнадцати. Команду стало лихорадить. Начали нервничать и руководство, и болельщики, и пресса. Пошли разговоры о новых трейдах.

Я думаю, вообще-то неплохо команде пройти через подобные испытания, именно они закаляют ее характер, а ребят сплачивают. Порой победы так не объединяют, как поражения. Но не заурядный проигрыш, а такой момент в жизни команды, когда все выкладываются, бьются, а результата нет. Чаще всего руки опускаются, но если этого не произошло, команда через какое-то время приобретет способность выиграть у любого. Сложившаяся ситуация с «Детройтом» — это обычное явление в команде, которая претерпела значительные изменения, тем более после такого сезона, когда был установлен рекорд НХЛ.

Вместе со всеми российскими болельщиками я переживал за нашу команду на Олимпиаде в Нагано. Конечно, обидно, что золота ей не досталось, но тем не менее мы наконец увидели новую сборную страны. Рискну утверждать, что к ее созданию я тоже приложил немало сил, может, даже больше, чем хотел.

Конечно, ощущая себя в отличной спортивной форме в свои 39 лет, я был бы не прочь оказаться в олимпийском составе на своей четвертой Олимпиаде, но манера приглашения меня в команду выглядела довольно странно. И хотя Стеблин и Юрзинов приезжали в Детройт, было ясно, что большого желания увидеть меня в Японии они не испытывают. А напрашиваться не в моих правилах, несмотря на то, что все мои родные и друзья наседали на меня, кто как мог.

Причины отторжения меня от сборной России окончательно сложились еще в 1996 году.

Как я ни откладывал, но от этой темы мне не уклониться. Итак, Кубок мира 1996 года (прежнее название — Кубок Канады) и все, что с ним было связано. Еще за два года до начала Кубка руководство Лиги и ее профсоюзный босс Боб Гуденоу волновались, есть ли вообще смысл проводить тренировочный сбор российских легионеров, полностью составляющих команду России, в России? В Лиге всячески обсуждалась криминальная обстановка на нашей родине, и хозяева, естественно, боялись за игроков, которые в тот момент им принадлежали. Не лучше ли, говорили они, проводить сборы в Америке? И зачем в этом случае привлекать к Кубку хоккейных функционеров из России? О них в Лиге имеют сложившееся мнение.