Озабоченный

Митрич Влад

– Ты как? – спросил я внезапно охрипшим голосом.

Наблюдение за кончающей женщиной принесло мне массу эмоций. Я поймал себя на том, что глажу свой гудящий от напряжения член и отдёрнул руку. М-да, смотреть на экране и видеть в реале – две большие разницы. Катришка тоже от меня не отстала – стояла, скрестив ноги, и тихо шевелила тазом. При этом дышала редко и тяжело, как загнанная лошадь.

– Не-е зна-а-ю-ю, - шёпотом, нараспев ответила Вера, прислушиваясь к самой себе, - но это та-а-акой ка-айф, не описать…

– Спать! – прохрипел я и обратился к сестре. – Катриша,

очнись…

– А? – переспросила девочка и, что-то ощутив в себе, выдала: - Ой…

Выключив камеру, отвернулась от меня и незаметно, как она полагала, перевела ноги из скрещённого положения в обычное. Её щёчки заалели.

– Принеси попить, пожалуйста, - сглотнув, сказал я обычным, избавленным от хрипоты голосом. Вставать мне было решительно лень. Да и неудобство от бугра в штанах чувствовал.

– Ага, - согласилась сестрица и побрела на кухню, всё ещё пребывая в состоянии лёгкого потрясения.

Вернулась она с пластиковой бутылкой минералки в одной руке и табуреткой в другой. Села рядом со мною и пока я жадно глотал пенную, холодную воду, вдруг поделилась.

– Знаешь, Петь, девочки конечно рассказывали, и в инете я… натыкалась на разное, в ватсапе ролики иногда рассылают, но чтобы так… у неё лицо было, будто её пытают. А потом, как в раю… я и сама это… как-то… - она замялась, и я решил ей помочь.

– Кончила что ли? – сказал мягко, доверительно.

Она, повернув в мою сторону голову, внимательно меня изучила: не собираюсь ли я пошутить, посмеяться или ещё как унизить её достоинство. Пришло к выводу, что нет, не собираюсь, и призналась:

– Не знаю. Приятно стало внизу живота, тепло и… мокро.

– А ты разве никогда…

– Ты что?! Я тебе онанистка, что ли?! Это ты поди привык уже. Вы, пацаны, все этим страдаете.

– С чего ты взяла? Да, многие, но я - нет. – Внезапно и я признался. – Только во сне, по утрам. И нет, ты не кончила, и хватит признаний, - мне откровения резко разонравились. – Работать надо. Надо постгипнотическое внушение проверить. Это в принципе и есть кодировка.

Проверить – это я для Катришки сказал, чтобы отстала с внезапным откровением, а сам я был уверен в своих силах полностью. Довольно урчащий в солнечном сплетении котёнок – так я давно уже называл те ощущения тепла или, не дай бог, холода, где-то внутри меня, в глубине моей сути – мою убеждённость поддерживал.

– Вера, ты находишься в глубоком гипнотическом сне и слышишь только мой голос. Ответь, какие у тебя рост и вес.

– Сто шестьдесят пять, восемьдесят девять, - сказала безэмоциональным, как у робота, голосом. Она так и сидела с открытой, свисающей в виде груши, молочно-белой, отделённой чётким следом лифчика грудью, на которую я уже внимания не обращал. Будто был врачом на работе.

– Какой вес хочешь иметь?

– Пятьдесят пять…

Катришка внезапно встряла.

– Она гонит. Кость широкая, мослами торчать будет – некрасиво. Пятьдесят девять – шестьдесят самое то, - заявила безапелляционно, с видом знатока.

Я пожал плечами, мне было всё равно.

– Итак, Вера, с этого момента ты начнёшь есть мало… - сестра вдруг снова меня остановила.

– Пусть калории считает. Спроси, умеет ли она.

Я спросил. Да, разумеется, с её-то опытом перманентного похудания.

– Тогда скажи ей, чтобы больше тысячи килокалорий в день не ела, а потом, когда достигнет пятидесяти девяти килограмм можно и нужно есть больше, а то совсем истощает, но надо следить за весом. Если набрала – снова ограничение.

Я поднял в удивлении бровь, но интересоваться, откуда она, худая щепка, всё это знает, не стал. У женщин у всех, похоже, к весу отношение трепетное.

Так, почти Катришкиными словами и сделал установку, закрепив:

– Это для тебя кодировка на ближайшие годы… - и уточнил, подумав, - на ближайшие пять лет.

Вдруг у Катришки зазвонил телефон. Она в раздражении собралась было сбросить, но увидев имя абонента, недовольно сказала.

– Мама, надо ответить, а то потом… - и ушла в мою комнату, разговаривать. Дочь с мамой – это надолго, по опыту знаю, и мне как шлея под хвост попала.

– А сейчас, Вера, займёмся математикой. Вспомни свой последний мощный оргазм и, наоборот, представь полное отсутствие возбуждения. Оргазму назначается число «пять», полному спокойствию «ноль». Представь шкалу от ноля до пяти – это будет шкала возрастания сексуального возбуждения. «Один» - лёгкое, «два» - среднее. «Три» - сильное, когда кончить надо, как будто в носу свербит, чувствуешь, что подходит, вот-вот чихнёшь и полегчает. «Четыре» - возбуждение приблизилось к максимуму. Необходимость получить разрядку можно сравнить с желанием вздохнуть под водой, когда лёгкие, кажется, сейчас разорвёт. И, наконец, «пять» - это тот самый оргазм, который ты недавно испытала.

– Когда я назову любое из этих чисел, твоё возбуждение станет ровно таким, ни больше, ни меньше, не сдвинется ни туда, ни сюда, что бы ты не предпринимала. Это – кодировка на… год, - если интерес не потеряю, то проверю сколько реально установка будет действовать. Вернётся как раз. К родителям по-любому приедет. На внешний вид заодно посмотрю – пять лет, по-моему, перебор, не выдержит.

Котёнок тупо урчал, довольничая, и ни черта не подсказывал.

– …когда я скажу «три» ты проснёшься в полном сознании, в прекрасном расположении духа, полностью довольной. В памяти останется воспоминание только о кодировке на похудание, о второй забудешь, но действовать продолжат обе. Твой внешний вид тебя не смутит, воспримешь его как должное на фоне общих приятных ощущений. Итак…

– Погоди, Петь, почему без меня? – Катришка возникла неожиданно, я даже дёрнулся.

– Да так, отстань.

– Э-нет, я же всё слышала! Давай на меня тоже, на мой голос!

– Что на твой голос?

– Чтобы меня тоже слушалась!

Мои глаза превратились в блюдца.

– Тебе зачем?

– А тебе?

А действительно, зачем? В корень посмотрела. Мне явно понравилась власть, тем более с сексуальным оттенком. Мне хотелось управлять, по крайней мере, именно этой женщиной. Демонстрировать собственное превосходство, причём, через удовольствие или его лишение. Возможно, унизить желалось высокомерную дурочку.