Озеро душ
Шрифт:
Харкат и я разделяли мрачный взгляд Спитса, но мы должны были пойти на риск. Вытянув ножи, мы подкрались к двери и собрались вступить, когда звук скандирования дрейфовал к нам по прозрачному вечернему воздуху. Мы остановились в неуверенности, затем отошли туда, где Спитс скрылся в траве.
— Передумали? — загудел он.
— Мы услышали кое-что, — сказал Харкат ему. — Это походило на голоса — человеческие … голоса. Они скандировали.
— Откуда они взялись? — спросил Спитс.
— С левой стороны от нас, — сказал я ему.
— Может я пойду, проверю их, в то время как вы исследуете ваш храм?
— Я думаю, что было бы лучше, если мы все, … пойдем проверить, — сказал Харкат. — Если здесь есть люди, этот храм …
— А ты очень простодушный демон, — засмеялся цинично Спитс. — Никогда не доверяйте чужим, вот что я скажу!
Это был хороший совет, и мы прислушались к нему, тихо скользя по траве, — которая здесь не густо росла — осторожно приближаясь к скандированию. По короткому пути за пределом храма, мы подошли к краю поляны. В ней была маленькая, специфически-выглядящая деревня. Хижины были сделаны из травы и построены очень близко к земле, не больше, чем один метр высотой. Либо мы пришли в деревню пигмеев, либо хижины использовались только как убежища, чтобы спать внизу. Грубые серые одежды лежали в куче в центре деревни. Мертвые подобные овцам животные были сложены одна на другой, рядом с одеждой.
Пока мы занимались видом деревни, голый человек появился в траве с правой стороны от нас. Он был среднего роста и комплекции, светло-коричневого цвета, но с долговязыми розовыми волосами и унылыми белыми глазами. Он подошел к куче мертвых овец, вытащил одну и вернулся туда, откуда он пришел, таща овцу за задние ноги. Не обсуждая его, Спитс, Харкат и я отправились за ним, придерживаясь края деревни, все еще скрываясь в траве.
Скандирование, — которое утихло — началось снова, когда мы подошли к месту, где человек исчез в траве. Мы нашли дорожку из многих следов в мягкой земле и проследили по второй, меньше очищенной. Был пруд в центре, вокруг которого стояли тридцать семь человек, восемь мужчин, пятнадцать женщин и четырнадцать детей. Все были голые, с коричневой кожей, с розовыми волосами и с белыми глазами. Двое мужчин повесили мертвых овец над водоемом, растягивая за ноги, в то время как другой человек взял нож из белой кости или камня и вскрыл живот животного. Кровь и кишки шлепнулись в водоем. Напрягая шею, я увидел, что вода была грязная красного цвета. Мужчины держали овец над водоемом, пока кровь не прекратила капать, затем отбросили труп в сторону и отступили назад, когда три женщины вышли вперед.
Женщины были старыми и морщинистыми, с жестокими выражениями и костистыми пальцами. Скандировали они громче, чем кто — либо еще, они наклонились, циркулировали воду водоема по кругу руками, затем заполнили три кожаных фляги ею. Поднявшись, они подозвали других людей вперед. Когда они проходили мимо первой женщины, она подняла флягу высоко и вылила красную воду на их головы. Вторая женщина, мокрыми от воды пальцами и выводила две грубые круглые диаграммы на груди каждого. Третья прижимала рот фляги к их губам, и они пили из нее гнилую воду.
После того, как эти три женщины проявили внимание ко всем людям, они двинулись в линии назад к деревне, закрыв глаза, тихонько напевая. Мы соскользнули к одной стороне, затем поплелись за ними, напуганные и озадаченные, но невероятно любопытные.
В деревне люди надели серые одежды, каждая из которых была срезана впереди, чтобы показать грудь и круглые темно-красные знаки. Только один человек оставался раздетым — молодой мальчик, приблизительно двенадцати или тринадцати лет. Когда все были одеты, они сформировали длинную линию, три в ряд, трио старых женщин, которые обрабатывали из фляги нос и голого мальчика одного перед всеми другими. Громко скандируя, они прошли процессией к храму. Мы подождали, пока они пройдут, затем тихо последовали за ними, заинтригованно.
У входа в храм процессия остановилась, и объем скандирования увеличился. Я не мог понять то, что они говорили — их язык был чужд мне — но одно слово повторяли больше чем другие, и с большим вниманием. «Кулашка!»
— Любая идея, что означает «Кулашка»? — спросил я Харката и Спитса.
— Нет, — сказал Харкат.
Спитс начал качать головой, затем остановился, глаза у него расширились, губы утончились от страха. — Святые моряки! — прохрипел он, и упал на колени.
Харкат и я вытаращили глаза на Спитса, затем подняли глаза, и увидели причину его шока. Наши челюсти упали, когда мы обратили внимание на самое кошмарное чудовищно вообразимое существо, извивавшееся из храма как червь-мутант.
Это, должно быть, было человеком однажды, или произошло от людей. У этого было человеческое лицо, кроме его головы размером шести или семи нормальных голов. И у этого было множество рук. Никакого оружия — и никаких бедер или ног — только грузы рук, торчащие как булавки из игольницы. Это было несколько метров шириной и возможно десять или одиннадцать метров длиной. Его тело сужалось назад как у гигантского слизняка. Это ползало вперед медленно на сотнях пальцев, тащась, хотя оно выглядело способным к перемещению более быстро, если оно желало. Оно имело только один огромный налитый кровью глаз, висящий низко на левой стороне его лица. Несколько ушей усеивали его голову в различных местах, и там было два огромных, выпуклых носа высоко над верхней губой. Его кожа была грязная белого цвета, висящая от его непристойной структуры в отвисших, дряблых сгибах, которые дико дрожали каждый раз от его перемещений.
Эванна назвала бы монстра хорошо. Это было крайне и полностью гротескно. Никакие другие слова не могли передать его отталкивающие качества так просто и ясно.
Когда я оправился от своего первоначального шока, я сосредоточился на том, что происходит. Голый мальчик встал на колени перед Гротеском, широко раскинув руки, ревя много раз, «Кулашка! Кулашка! Кулашка!»
Пока мальчик ревел, а люди скандировали, Гротеск остановился и поднял голову. Он сделало это как змея, выгибая тело назад так, чтобы передняя часть пошла вперед. Оттуда, где мы скрывались, я получил более близкий обзор на его лицо. Оно было шероховатым и плохо сформированным, как будто оно было вырезано из шпаклевки скульптором с шаткой рукой. Всюду были клочья волос, куда бы я ни посмотрел, противные темные пучки, в которых больше образований кожи, чем волос. Я не видел зубов в его зияющей пасте, за исключением двух длинных, кривых клыков в первых рядах.
Гротеск опустил себя и заскользил вокруг группы людей. Он оставил тонкий, слизистый след пота. Пот медленно сочился из пор на всем протяжении его тела. Я поймал соленый запах, и хотя он не был сильнее запаха гигантской жабы, его было достаточно, чтобы заставить меня зажать рукой нос и рот так, чтобы меня не вырвало. Люди — Кулашка, из-за отсутствия лучшего слова — не возражали против зловония. Они становились на колени как перед своим … богом? Королем? Домашним животным? … независимо от того, что это было он прошел и протер их лица следами своего пота. Некоторые даже высунули языки и лизнули его!
Когда Гротеск прокружил вокруг всех своих поклонников, он вернулся к мальчику на фронте. Снова поднял голову, наклонился вперед и высунул свой язык, огромную розовую плиту, с капающими толстыми шариками слюны. Он облизал лицо мальчика. Тот не вздрогнул, но гордо улыбнулся. Гротеск облизал его снова, затем обернул свое неестественное тело вокруг него раз, два, и три раза, и задушил его своими мясистыми катушками, как удав убивает своих жертв.
Первым моим побуждением было спешить на помощь мальчику, когда я увидел, что он исчезает под потной плотью Гротеска, но я не мог бы его спасти. Кроме того, я видел, что он не хотел быть спасенным. Это было ясно по его улыбке, что он считал это честью. Поэтому я остался, пригнулся в траве и не выходил из нее.