Озеро скорби
Шрифт:
Тереза продолжала искать, и на самом дне чемодана нашла газетную вырезку.
— Это было в «Трибьюн», когда ребята нашли все это в болоте, — сказала она.
Уард посмотрел на зернистый снимок, от возраста и сырости смягчившийся до желтого и смазанного серого цветов. Лицо Дэнни Брейзила было еще ясно видно, как и меч, который он держал обеими руками, словно протягивал кому-то, а за ним смотрел в камеру его брат. Странно было подумать, что один из этих полных жизни мужчин превратился в ходячий труп в соседней комнате. А другой стал иссохшей коричневой плотью, которую он видел в последний раз на безукоризненно чистом стальном столе в морге. Он засунул вырезку в карман, поблагодарил миссис Брейзил за помощь и ушел.
Направляясь обратно в участок, Уард попытался разобраться в странном ощущении, которое возникло у него в доме Брейзилов. Тут как с прогулкой по болоту; надо
Глава 8
— Майкл ждет нас в гости, — сказал Кормак, когда они закончили ужинать. — Мы могли бы пойти сегодня вечером, если ты в настроении. У М айкла припасена бутылка Тирконнельского солодового для особых случаев, а мы, оказывается, как раз относимся к такому случаю. Он очень хочет с тобой встретиться.
Нора знала, что Майкл Скалли был одним из больших друзей Гэбриела МакКроссана, а это было достаточным стимулом.
— Я с радостью зайду посидеть и выпить. Но я не пойму, зачем я ему так сильно понадобилась.
— Гэбриел рассказал ему о твоем исследовательском проекте. Он наверняка хочет встретить человека, который все это придумал. Майкл как раз тот человек, с которым тебе стоит познакомиться. Он уже несколько лет как ушел на пенсию из Службы Наследия, но интерес его был всегда куда глубже, чем того требовала работа. Если тебе интересны болота, археология, древности, история этого края, Майкл Скалли — твой человек. Он посвятил годы изучению всех анналов и старых манускриптов, особенно тех, что упоминают эту часть страны. Я не знаю, слышала ли ты когда-либо о наследственных историках, целых семьях, в чьи обязанности входило помнить всю историю края. Майкл Скалли из таких людей. Изумительный тип, по большей части самоучка, очень тесно связан со старой культурой. Здесь вокруг так много людей, которые совсем позабыли традиции. Скалли свободно говорит по-ирландски и читает на латыни и греческом. Здесь посередине болот прямо на поверхности торчит недооцененное сокровище.
Когда они подъехали к дому Скалли, первое, что заметила Нора, это бегавших повсюду птиц, цесарок со странными хохолками, важных темно-желтых кур и множество черно-белых полосатых курочек; все они были проворные, с блестящими глазами и копались тут и там в земле в поисках какой-нибудь пищи. Среди них напыщенно выхаживал единственный петух, помахивая хвостом с прекрасными черными, коричневыми и пурпурными перьями и подозрительно разглядывая посетителей, подходивших по гравийной дорожке.
Дом был простым и просторным, как и большинство сельских домов; рядом был двор, маленький клочок зелени, окаймленный гравием. Когда они проходили мимо одного из окон, Норе показалось, что занавеска шевельнулась, но, скорее всего, это было просто ее воображение — когда она обернулась, все было спокойно. Кто-то позаботился о том, чтобы трава была подстрижена, но цветов тут было не так уж и много. И вообще декоративных украшений здесь почти не было, кроме тяжелого медного молотка на двери, выкрашенного в густой сердоликово-красный цвет. Внутри все было тихо и неподвижно.
Кормак громко постучал молотком, а затем отошел.
— Осторожнее! — сказал он тихо. Нора повернулась и увидела черно-белую овчарку, подползавшую к ним на животе из-за капота машины, припаркованной у двери.
— Пес злой и хитрый, — сказал Кормак. — Он попытается укусить тебя. Держись рядом со мной.
Пес приблизился, будто пытаясь поставить себя выше подозрений при помощи ласкового взгляда и раболепной позы.
За волнистым стеклом передней двери показалась человеческая фигура, и собака, к большому облегчению Норы, бесшумно уползла. Дверь распахнулась, и показался мужчина лет за семьдесят, седой и жилистый, с очень темными глазами и мохнатыми, как гусеницы, бровями. Одет он был парадно: в шерстяные фланелевые брюки, джемпер и рубашку с галстуком, словно обычный порядок каждодневного одевания помогал ему вносить в жизнь хоть какую-то упорядоченность и размеренность. Передвигался Скалли с некоторым трудом, а аккуратно выглаженный воротник его рубашки казался на несколько размеров больше, чем следовало бы, создавая впечатление, будто его хозяин медленно и постепенно съеживается.
Когда Кормак представил Нору, Майкл Скалли взял ее за руку и посмотрел на молодую женщину с любопытством и одобрением.
— Очень рад вас видеть. Нора. Гэбриел очень тепло о вас отзывался.
Кормак и Скалли переглянулись — судя по всему, это было не простое замечание, но Нора сделала вид, что ничего не заметила.
Они последовали за Скалли в просторную гостиную, похоже, не особенно изменившуюся с девятнадцатого века. Кругом стояла тяжелая викторианская мебель, на покрытых обоями в цветочек стенах висели семейные фотографии в рамках. Целую стену занимали граммофон и огромная коллекция пластинок на 78 оборотов. С другой стороны комнаты стоял большой стол, весь заполненный книгами и бумагами, — беспорядок напоминал заваленные документами столы многих знакомых Норе ученых, видимо воплощая собой переполненный ум ученого. И все же впечатление создавалось не запущенности, а чистоты, словно рассеянность одного человека компенсировалась собранностью другого, который следил, подметен ли пол и сметена ли паутина. Кто-то — и ясно, что не хранитель этого беспорядочного архива — старательно поддерживал хотя бы чистоту, если уж с порядком ничего не получалось.
— Я вижу, вы все еще работаете вовсю, — сказал Кормак.
— У меня не получается остановиться. — сказал Скалли. — Кто-то собирает марки, кто-то — пластинки; я собираю то, что Фионн МакКамхейлл однажды назвал «музыкой того, что происходит». С тех пор как я на пенсии, люди упорно отдают мне все это. Они сами себя уговаривают, мол, это потому что я увлекаюсь такими вещами, но отчасти дело в том, что они сами не хотят заниматься всем этим старьем: коробками старых писем и газетными вырезками в бабушкином шкафу. Некоторое из того, что я получаю, на самом деле уже не восстановить. При нашем климате бумага может превратиться в плесень за несколько недель. Невозможно поспевать за такой скоростью разложения. Но я не могу, по крайней мере, не взглянуть на все это. Никогда не знаешь, когда может подвернуться что-то интересное.
— Кормак рассказывал мне, что вы много знаете об этом крае, — сказала Нора.
— И не только по бумагам, — сказал Кормак. — Майкл обошел каждый курган и форт духов на расстоянии пятидесяти миль отсюда. Он может рассказать тебе, что написано на каждой замковой стене и камне, даже отвести тебя туда, где вороны в легенде пели над могилой короля. Достойный наследник О'Донована.
— Чистая лесть, и вы сами это знаете, — запротестовал Скалли. Он повернулся к Норе. — Он всегда так говорит, когда страстно желает моего доброго виски. Вы попробуете капельку, правда? — Майкл подошел к резному шкафчику у камина и усердно принялся искать какую-то особенную бутылку в своей небольшой коллекции. Кормаку он сказал: — Вы и сами знаете, что О'Донована никогда особенно не привлекала эта часть страны. Как там он цитировал из Dinnseanchas? «Равнина и болото, болото и лес, лес и болото, болото и равнина!»
Нора беспомощно глянула сначала на одного, потом на другого, надеясь, что кто-нибудь из мужчин пожалеет ее и все объяснит.
— Dinnseanchas означает «история места», — сказал Кормак. — На самом деле это серия фрагментов старой истории, которую записали только в двенадцатом веке. Иногда ее еще называют Seanchas Cnoc, «История холмов».
— А кто такой О'Донован? Майкл Скалли сказал:
— Джон О'Донован. Один из величайших гаэльских ученых девятнадцатого столетия. Он и его зять, Юджин О'Карри, были наняты Картографическим управлением в 1830-е годы. О'Донован работал на местах, пересекая страну, описывая места обитания древних и сверяя современные карты со старыми манускриптами. Он почти ежедневно посылал в офис Картографического Управления в Дублине письма со своего рода текущим комментарием по всем своим находкам, пересыпая их отрывками стихов и песен и цитатами — эти письма очень легко читать. А глубина его образованности была совершенно невероятной. Но ему следовало бы сообразить, что не стоит пересекать эту часть страны в разгар зимы. Дождь лил почти каждый день, и он часто жаловался на то, что ночевать приходилось в сырых комнатах. Проведение исследований в конце концов доконало его, беднягу. О'Донован умер от ревматизма, не дожив до шестидесяти.
Скалли наполнил и подал каждому по маленькому стакану виски со сладким и дымным запахом торфяного костра. Нора представила себе, как Майкл, Гэбриел и Кормак засиживались допоздна за бутылочкой виски. Скалли поднял свой бокал.
— Как всегда говорил Гэбриел, Go mbeirimid beo ag an am seo aris! Пусть мы все будем живы в это же время через год.
В его голосе послышалась грусть, когда он повторил вечный тост своего друга. Они выпили за Гэбриел а в молчании.
Скалли наконец пробудился от глубокой задумчивости и сел у камина, жестом предложив им сделать то же самое.