Ожившие легенды
Шрифт:
Широкое, открытое лицо, густые брови, нависшие над добрыми, всегда веселыми, с хитринкой, глазами, большой лоб, до сих пор не тронутый бороздами морщин, – таким я увидел Ивана Тимофеевича Артемьева мартовским солнечным днем тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Даже сейчас, в свои семьдесят три года, чувствовалась во всем его облике, в нетронутой временем фигуре огромная сила, подкупающая уверенность. И невольно подумалось: каким же был он в те далекие теперь годы своей яркой футбольной молодости?
– Артемьева я ставлю очень высоко, – ответил на этот вопрос заслуженный мастер спорта
Преданность футболу! Вот качество, которое все, с кем начинаешь говорить об Артемьеве, выдвигают на первое место. Это высокое слово – преданность – в данном случае нужно понимать так, что ради игры он мог пожертвовать всем, а в самой игре не прощал ни себе, ни кому другому равнодушия, ремесленничества, фальши, «отбывания номера».
Обремененный заботами о большой семье, оставшейся на его попечении, всегда занятый большими общественными делами, он всегда находил время для любимой игры.
– Однажды, – рассказывает мне его товарищ по командам «Красная Пресня» и «Динамо» Дмитрий Иванович Маслов, – мы шли с Ваней домой после какого-то очень трудного да еще неудачно сложившегося для нас матча. Ноги ныли от усталости. Меня мучило одно желание: как можно быстрее добраться до постели. Иван, помнится, тоже жаловался на недомогание.
Вдруг – лужайка, а на ней пять русоголовых мальчуганов гоняют мяч. Гляжу, просветлело лицо у моего спутника, весь подался вперед, спрашивает:
– Димка, сразимся?
– Да ты что, очумел? Я ногой пошевелить не могу.
– Ну как хочешь, а я погоняю с ребятками.
И в самом деле – включился. Взял себе в партнеры самого маленького и ну куролесить, финтить, рваться вперед. Забивает со своим напарником голы соперникам и – смеется от счастья, кричит: «Давай, еще давай!» Было уже совсем темно, когда я увел его домой – пыльного, взмокшего от пота, но бесконечно радостного, возбужденного.
Это свидетельство, данное Дмитрием Ивановичем Масловым, далеко не единично. Я встречался с теми, кто играл рядом с Артемьевым и кто сражался против него. Все отвечали в один голос:
– Футбол он любил страстно!
По Москве и до сих пор ходят десятки историй, связанных с его именем, с его удивительной спортивной самоотверженностью. Вот всего две из них. Как-то накануне очередного матча, не очень важного, у Артемьева-старшего на пятке правой ноги вскочил огромный не то просто нарыв, не то фурункул. Ваня (так его звала в ту пору буквально вся футбольная Москва) страдал: одна мысль о том, что он подведет команду, не выйдет с ней на поле, буквально терзала его. Попробовал дома надеть бутсы, предварительно забинтовав ногу, но прикосновение к подошве вызвало дикую боль. Тогда в Артемьеве заговорил специалист-обувщик. Он ножом вырезал у бутсы задник и вышел на матч с голой пяткой, даже не предупредив об этом товарищей. Узнали они о его подвиге уже потом. В раздевалке, после победы, кто-то проронил:
– Ну, Ваня, сегодня ты играл особенно зло. Молодец!
– Позлишься, когда у тебя такое, – не выдержал он и показал окровавленную рану.
Другой раз – дело было под осень – проснулся в день матча и даже застонал: все тело ломит, голова болит. Сунул градусник под мышку – 38,2. Вот тебе и на. Хотел Петьку послать предупредить своих, а потом махнул рукой: как-нибудь отыграю, не подведу. А уж потом – к врачу. И отыграл – даже два гола забил в
– Прожгло, значит, организм. Ну и прекрасно, – констатировал он.
Но, конечно, не только энтузиазм ценили в нем. Уже в 1912 году семнадцатилетним юношей был он единодушно принят на место центрального полузащитника в команду при обществе физического воспитания. А центрхав тогда, по меткому выражению футболиста и журналиста Михаила Ромма, «был ферзем той шахматной партии, которая разыгрывалась на футбольном поле. Он или создавал или портил игру».
При царствовавшей в ту пору системе «пять в линию» все было действительно так. Пожалуй, даже в наше время на игрока средней линии не падает такая нагрузка, как на центрхава двадцатых и середины тридцатых годов. Непрерывное челночное движение от ворот до ворот было его «прямой служебной обязанностью» – при защите своих ворот он становился стержнем и мозгом обороны, при атаке – главным дирижером и исполнителем. Только самым лучшим, разносторонним, умеющим мыслить и воплощать свою мысль в действие игрокам доверяли этот ключевой пост.
Что же составляло игровой почерк этого спортсмена? Прежде всего отточенная техника, умение в совершенстве владеть мячом и своИм телом в самых, казалось бы, сложных ситуациях.
В то время существовало много добрых традиций в московском футболе, одна из них – состязания в специальной эстафете, куда входили сложнейшие и разнообразнейшие элементы футбольной техники: обводка, пас, игра «в стенку», удар по воротам… Команда всегда выставляла на первом этапе таких эстафет Ивана Артемьева. И он неизменно добивался преимущества, обеспечивая своему коллективу своеобразную «фору». В игре его техника часто вызывала гул одобрения и горячие аплодисменты на трибунах. Точность его паса знали и уважали очень многие нападающие: не раз именно подачи центрхава выводили их на удобные позиции вблизи ворот, помогали без борьбы проскочить защиту и забить такой нужный, такой всегда желанный гол.
Был у Артемьева-старшего один титул, который официально не значился ни в одном документе, но который охотно и единодушно присвоила ему футбольная Москва – «чемпион по дальности удара». В самом деле, ему «ничего не стоило» послать мяч – и довольно точно – почти от ворот до ворот. Во всяком случае, голы, которые он забивал на тренировках с 70 – 75 метров, официально зарегистрированы.
– Я помню, на тренировках Ваня всегда, как и полагалось, располагался во второй линии, но удары его, шедшие с дистанции 30 – 35 метров, были точнее и сильнее удара форвардов, – говорил мне один из выдающихся вратарей, первый страж динамовских ворот Федор Федорович Чулков. – Мячи, пущенные им, проносились со свистом, не скрою, иногда их просто страшно было брать. А иногда…, и просто невозможно. Здорово бил.
Но, пожалуй, еще ценнее безукоризненной техники и огромной силы удара было постоянное и очень высокое желание борьбы, неугасимый азарт, никогда ни на минуту не оставлявшее его вдохновение. Если же, случалось, мяч у него отбирали, он неотступно преследовал «обидчика», не давал ему покоя. И себе он тоже не давал покоя никогда. «Вихрь на футбольном поле» – назвал его как-то Федор Селин. Он в самом деле был вихрем, грозой, человеком, всегда вступающим в схватки с соперником и при этом сохраняющим корректность – высшее достоинство настоящего спортсмена.