Озорные призраки
Шрифт:
Из револьвера его уже не достать — далеко. Сделать ровным счетом ничего невозможно. Мазур застыл за штурвалом, про себя проклиная последними словами этот аппарат тяжелее воздуха. Гидроплан шел по прямой, Мазур почувствовал, что становится гораздо тяжелее — взлетаем, ура!
Длиннющая автоматная очередь была прекрасно слышна даже сквозь гул мотора. Мазур не смог определить, попал ли стрелок — но остекление кабины цело, как и он сам, так что вроде бы ничего страшного…
Гидроплан наконец оторвался от морской глади — и Мазур, не раздумывая, прибавил газу, пошел вверх круто, чуть ли
Мир вмиг распахнулся вокруг необозримым простором — бесконечный океан, накрытый куполом неба. Он мельком припомнил, что в курсантские времена читал книжку кого-то из летчиков-испытателей, не нашего, американца, еще довоенного. Он так и называлась: «Один в бескрайнем небе».
Оставшийся позади остров уменьшался на глазах, вскоре его уже не было видно. Чуточку опомнившись от первого пьянящего азарта — Икар, бля! — Мазур сбавил обороты (стрелка уже давно торчала в очерченном красным секторе, и чувствовалось, что двигатель на пределе), сбросил высоту чуть ли не наполовину. Глянув на компас, развернул гидроплан градусов на тридцать к норд-норд-осту и держал теперь курс прямо на Флоренсвилль.
Что-то неприятно скрежетнуло в моторе — или показалось? Мазур обратился в слух. Нет, поганый звук не повторился…
Разумеется, соваться прямо в столицу на угнанной птичке — чересчур. Нужно будет причалить к берегу где-нибудь неподалеку от города, в безлюдном месте, бросить трофей без всякой жалости. Лаврик наверняка уже там. Если Уолли выложил абсолютно все, что знает, и этот амбал примется искать его по столице, ему, надо полагать, организуют теплый прием. На кубинцев в этом смысле можно положиться. А может, после взрыва на «Виктории» проблема снялась сама собой? Плохо верится: те, кто ставит на Майка, вряд ли отступятся так просто. На их месте Мазур тоже сражался бы за свое добро когтями и зубами…
Глава 15
Один в бескрайнем море
«Хорошо летим», — подумал Мазур, восседавший за штурвалом с законной гордостью за себя. Все пока что нормально, и нас так просто из седла не вышибешь…
И все же он снизился над сверкающей океанской гладью метров до восьмидесяти. Машина его слушалась, почти не рыскала — ну, откровенно говоря, самую чуточку, — уверенно шла по прямой на заданной высоте, и все же он чувствовал себя чуточку неловко. Это была не его привычная стихия, по необходимости, конечно, пришлось стать бравым пилотом, но особого удовольствия это ему не доставило. Хотелось, чтобы все поскорее кончилось.
Полное впечатление, что кто-то, любивший злые шутки, поймал его на слове… В двигателе скрежетнуло громко, резко, неприятно; даже не обладая должным опытом, Мазур ощутил, что там случилось что-то скверное. Самолетик тряхнуло так, что Мазур едва не протаранил макушкой потолок, — и еще раз, послабее правда, и еще раз…
Хруст в моторе уже не умолкал, походило на то, как если бы в мясорубку угодила пригоршня стальных гаек, и острый винт под чьей-то нерассуждающей рукой добросовестно пытался их размолоть, но из этого безнадежного предприятия, естественно, не вышло ничего путного…
Мазур вцепился в штурвал, лихорадочно пытаясь оценить обстановку, но ничего из этого не вышло: опыта не было, а значит, неоткуда было взяться нужным рефлексам, которые человеку знающему подскажут все на уровне подсознания. Он всего лишь чувствовал, что с движком что-то не то. Категорически не то.
Гидроплан вновь провалился вниз на добрых двадцать метров, винт на секунду замер, провернулся, заработал… замер, провернулся… Хруст, скрежет, металлическое неустанное бряканье, лязг, длинное звяканье, уйма других, столь же неприятных звуков, — впечатление такое, что все таившиеся под кожухом агрегаты заработали вразнобой, каждый сам по себе.
Машину швыряло и мотало. Справа из-под капота вдруг выметнулась полоса чего-то жидкого, сначала плотная, темно-коричневая, потом превратившееся в туманное облачко оттенка крепко разбавленного пива. На бензин это никак не походило — масло? Тоже ничего хорошего…
Гидроплан провалился. Совершенно не представляя, что происходит и как в таком случае выходят из неприятностей опытные пилоты, Мазур пытался манипулировать газом. Отчего не произошло ни малейших улучшений. Скрежет, наоборот, усилился, став вовсе уж невыносимым для слуха. Винт остановился окончательно, и с протяжным железным хрупаньем окончательно замолчал мотор. Самолетик обрушился с неба с грацией утюга, выброшенного с пятого этажа.
Мазур отчаянно пытался задрать гидроплану нос, действуя рулями высоты и прочими элеронами. В совершеннейшей тишине — только упругий свист рассекаемого воздуха — самолет шел вниз под нехорошим углом, и Мазур прямо-таки физически ощутил каждый килограмм веса. Кранты подъемной силе и другим законам аэродинамики…
Голубовато-зеленая вода, покрытая солнечными зайчиками, неслась навстречу, со временем происходило нечто непонятное: секунды то ли тянулись, как резиновые, то ли набрали небывалое ускорение…
Думать было некогда — он отчаянно пытался делать все, что умел.
Гидроплан плюхнулся в воду, брызги взлетели вокруг, заслоняя окружающее сплошным радужным занавесом. Мазур чувствовал, что его куда-то несет, но вокруг был все еще воздух, а не глубина…
И вдруг все кончилось, высоченные веера брызг опали. Вокруг простиралось необозримое море, накрытое безоблачным куполом неба, самолетик легонько покачивался на водной глади, и жизни в нем было не больше, чем в дохлой черепахе: молчал мотор, винт замер. Но, с другой стороны, нигде не видно было пламени, не пахло гарью, не ощущалось запаха жженой изоляции.
Обнаружив, что он весь мокрый, как мышь, Мазур вытер лицо рукавом пиджака и побыстрее отключил зажигание, пока не произошло еще чего-нибудь. Такие дела. А у бедного Икарушки только ножки торчат из воды…
Распахнув правую дверцу, он осторожно поставил ногу на поплавок, изогнувшись, цепляясь за стойку крыла, взглянул на белоснежный, с синей полосой капот. И моментально углядел четыре дыры, которые могли быть только следами от пуль. Значит, все-таки зацепил, сволочь… Вся правая сторона капота испачкана вытекшим маслом, до сих пор сочившемся скупыми мутными каплями из парочки пулевых пробоин.