П.И.Чайковский
Шрифт:
Гостя в Каменке у сестры Саши, Петр Ильич предпочитал жить отдельно, в маленькой хатке поодаль от дома, откуда было видно селение с небольшой колокольней, тихая неспешная речушка Тясмин. В двух крохотных комнатках пахло душистым горошком и ночной фиалкой, которые цвели под самыми окнами.
Он занимался на специально поставленном для него пианино, писал в саду под старой вишней, бродил по берегу реки. Тишина, одиночество, близость любимых людей — все это располагало к творчеству. Вечерами собирались на веранде, долго засиживались за самоваром, слушая рассказы матери Льва Васильевича, Александры Ивановны, вдовы декабриста Давыдова.
— А теперь пускай дядя Петя что-нибудь сыграет нам, а мы спляшем, — просили дети. — Или ты, мамочка, сыграй, а мы с дядей Петей станцуем балет.
Если за рояль садился Петр Ильич, музыка звучала до полуночи — Глинка, Шопен, Шуман, русские и украинские песни, а то и просто вдохновенные импровизации, навеянные красотой благоуханного июльского вечера, крупными южными звездами над головой, покоем и умиротворением, снисходящим на душу в такие светлые минуты.
Если же играла Саша, смеялись все, от мала до велика, ибо Петр Ильич такое выделывал, чего и в цирке не увидишь. Он подпрыгивал, крутился на одной ноге, привставал на цыпочки, копируя то одну, то другую примадонну балета.
— Еще, еще! — кричали дети.
А Володя, Боб, любимец композитора, от удовольствия надувал щеки и, прижав к губам оба кулака, аккомпанировал на воображаемой трубе.
— Тебе бы, Петечка, надо самому балет написать, — как-то между приступами смеха сказала Саша. — Вот бы потеха была: сам музыку написал, сам оркестром дирижировал и сам сплясал. Нет, Петечка, шутки шутками, а тебе положительно нужно заняться балетом. Во всех наших театрах всё иностранные спектакли идут — неужто публика не заслужила хорошего русского балета?
— А вот я и напишу его. Для этой самой публики. — Петр Ильич нежно прижал к себе обступивших его племянников и племянниц. — Сашенька, помнишь сказку про девушку, превращенную в лебедя злым волшебником? Кажется, ее рассказывала Каролина, а Фанни сказала, что и во Франции сочинили похожую сказку. У нас в России тоже есть сказка про царевну-лягушку, спасенную от колдовства силой любви и верности. Наверно, Сашенька, твой старший брат до смерти будет верить всем сказкам. Особенно тем, в которых воспевается любовь. Ладно, попробуем свои силы в балете.
Этим же летом младшие Давыдовы с удовольствием отплясывали под музыку дяди Пети "Озеро лебедей", к которой он сам и либретто сочинил. Радости и веселья было хоть отбавляй.
— И все-таки советую тебе подумать о серьезном балете, — шепнула при расставании сестра. — Увидишь, у тебя непременно получится.
Прошло несколько лет, прежде чем Петр Ильич принялся за сочинение большого балета, "Лебединое озеро", который ему заказала дирекция императорских театров за 800 рублей. (Итальянскому композитору Джузеппе Верди за оперу "Сила судьбы", написанную по заказу Петербурга, было заплачено 60 тысяч!) Принимаясь за эту работу, Чайковский думал прежде всего о танцевальных сценах в операх Глинки — вот где музыка живет сама по себе, нисколько не стесняемая ритмами танца. Новый балет нужно строить так, чтобы публика не только видела главных героев на сцене, а еще и слышала их в музыке.
…Волнующая "лебединая" тема заявляет о себе в самый разгар бала в честь совершеннолетия принца Зигфрида, когда в небе вдруг проплывает стая лебедей. Она звучит в оркестре, воссоздавая трепетный поэтичный образ прекрасной девушки Одетты, она не раз появится во время спектакля: тревожно и призывно — в сцене обольщения Зигфрида дочерью колдуна Ротбарта Одиллией, щемяще-грустно на берегу озера, где Одетта и ее подруги-лебеди ждут их спасителя Зигфрида.
Впервые на сцене императорского театра шел балет, музыка которого состояла не из простеньких мотивчиков, приспособленных для танца, а сама собой являла цельную симфоническую поэму, в звуках рассказывающую о любви, что оказалась сильней всех злых козней.
Когда в зале погасили свечи и на освещенную лунным светом сцену выплыла белоснежная стая девушек-лебедей, когда зазвучало ставшее отныне знаменитым Адажио, повествующее печальную историю Одетты, Чайковский, сидевший рядом с отцом в боковой ложе, вспомнил, как ходил с матушкой в Петербурге в зоологический сад и как она, указывая на стройную шеренгу неслышно скользящих по воде красавцев лебедей, сказала: "Видишь, Петечка, лебедушки-то точно красны девицы в танце плывут. Засмотришься. До чего же благородная и преданная птица. В народе легенда ходит, будто когда лебедь подругу теряет, он взмывает в самую высь неба и оттуда грудью кидается на скалы. Наверно, в каждой легенде есть доля правды…"
Счастливый Илья Петрович поглядывал на сына и потихоньку утирал слезы. Потом, наклонившись к самому его уху, сказал едва слышно:
— Весь вечер думаю о нашей несравненной матушке. То-то бы гордилась тобой. Спасибо, Петечка, что обессмертил род Чайковских.
Слава русского композитора Чайковского росла не по дням, а по часам, однако в кошельке, как правило, было пусто. Разумеется, он был крайне нерасчетлив, подчас бездумно расточителен. Правда, на себя расходовал совсем немного, зато любил щедро угощать друзей, к праздникам посылал отцу и любимым братьям, Модесту и Анатолию, дорогие подарки и, конечно же, помогал тем, кому была необходима помощь.
…Помнится, весной перед самыми экзаменами вдруг перестал посещать занятия талантливый мальчик, скрипач Сема Литвинов. Оказывается, ввиду материальных затруднений отец решил забрать сына из консерватории с тем, чтобы он выбрал для себя другую карьеру. Петр Ильич сам отправился на квартиру к ученику, которого застал в слезах и в обнимку со скрипкой. Каким счастьем, какой благодарностью светились глаза мальчика, когда он узнал о намерении учителя сделать его своим стипендиатом!
Если удавалось отвести чью-то беду, на душе воцарялись гармония и умиротворение. Петр Ильич ценил это состояние превыше всего. Если же рядом страдали — в душе умолкала музыка.
Узнав о крайней нужде первой учительницы музыки, Марьи Марковны Пальчиковой, Чайковский устанавливает ей ежемесячную пенсию, которую выплачивает до самой ее смерти.
"Деньги его гораздо меньше принадлежали ему, чем остальным людям, — писал о брате Модест Ильич. — Он сам шел навстречу беде других".
Иной раз из-за безденежья приходилось писать по заказу. Правда, по молодости лет он сочинял с легкостью, с возрастом же стал к себе придирчивей, требовательней, суровей. Разумеется, в принудительной работе есть и свои преимущества: поджимают сроки договоренности, так что садись за стол, дабы не прослыть обманщиком.