П.И.Чайковский
Шрифт:
В первый же день Петр Ильич влюбился в поля, леса, луга, окружавшие этот удивительно поместительный и удобный дом. Досыта нагулявшись в саду, он шел в комнаты, каждая из которых походила на настоящий музей. Книжные шкафы набиты редкими книгами и нотами, на столах альбомы с великолепными гравюрами и рисунками, рояли самых лучших фабрик — "Бехштейн", "Эрар", старый клавесин с инкрустацией и даже фисгармоника. Надежда Филаретовна, этот чуткий внимательный друг, позаботилась буквально обо всем: чувствует она, что для полного отдыха ему необходимо не только
Редко выпадали Чайковскому минуты столь "сладкого безделья".
"Читаю, мечтаю, вспоминаю, думаю о милых сердцу людях", — признается он в письме к Надежде Филаретовне.
Все больше и больше тревожит мысль об отце. Мало-помалу превратился Илья Петрович в малолетнего ребенка, часто плачет, не то без причины, не то от собственного бессилия. И ничего из окружающего мира не волнует его, не радует, не огорчает. А ведь совсем недавно был бодр, жизнерадостен, отзывчив на чужие беды и радости. Как беспощадны годы к тем, кого мы любим…
В своих письмах Надежда Филаретовна просила своего дорогого гостя посетить ее любимые места: Владимирский лес и пасеку, беседку посреди пруда, где в хорошую погоду семейство фон Мекков собиралось за чайным столом, речку, таинственно бегущую меж двух скал. Он с удовольствием, даже с наслаждением выполнял просьбы друга, в ее заботливости чудилась ему и материнская ласка, и нежность любящей женщины (последнего ему особенно не хватало), и просто искренняя ненавязчивая забота во всем близкой человеческой души.
Его манит запущенный монастырский сад, некогда взращенный монахами-католиками. Теперь здесь православный женский монастырь, а потайной ход, называемый в народе "волчьей ямой", давно засыпан землей. Святой восторг охватывает при виде прозрачной березовой рощи, насквозь пронизанной розовыми лучами закатного солнца. Подчас общение с природой кажется Чайковскому наивысшим наслаждением, сравниться с которым может лишь разве музыка…
В один из таких майских вечеров, когда в окно задумчиво глядела полная янтарная луна, Чайковский сыграл чуть ли не всего "Евгения Онегина".
"Автор был и единственным слушателем, — напишет он в письме к Модесту Ильичу. — Совестно признаться, но, так и быть, тебе по секрету скажу. Слушатель до слез восхищался музыкой и наговорил автору тысячу любезностей".
Две недели промелькнули быстро, точно сон. Бра-илову Чайковский посвятил три пьесы для скрипки: "Размышление", "Скерцо" и "Песню без слов".
В день отъезда он поднялся раньше обычного, чтобы послушать за воскресной обедней монастырский хор, певший под руководством древней старушки-регентши. В церкви, особенно на хорах, куда его пустили, было невыносимо душно, поэтому Чайковский поспешил выйти во двор, где взор поразила яркая толпа в национальных костюмах: женщины в пышных крахмальных юбках и коралловых бусах, бритоголовые, на манер Тараса Бульбы, мужчины в широких шароварах. И куда ни кинь взор — слепые бродячие лирники все с той же заунывной мелодией, обработанной им в I части Первого фортепьянного концерта.
Лира — простой и незамысловатый инструмент, а звуки исторгает дивные, хватающие за душу. Удивительно: не может жить без музыки народ, сердца она размягчает, душу очищает. Вон белозубая молодая женщина в венке из полевых цветов вдруг всхлипнула, сунула в руку слепца только что купленный у лоточника горячий бублик, а потом еще и монетку из-за пояса достала…
Музыка, музыка, а ведь она неотъемлемая часть жизни любого народа, выразительница его души. Музыка, песня, помогает невзгоды перенести, бесправие, нищету. Что было бы с человечеством, если бы в один страшный момент исчезла с лица земли вся музыка?..
Чайковский медленно бредет полем, алеющим дикими маками. Вдали звонят монастырские колокола, щебечут над головой птахи, стрекочут в сочных зарослях майских трав кузнечики. Музыка живой бесхитростной жизни — непостижимая, удивительная, достойная вечного восхищения. Человек испокон веку наслаждается ею, вдохновляется на создание своей, которой поверяет все без исключения чувства.
Все-таки, что же такое музыка?
Чайковский останавливается посреди узкой полевой тропки, приложив к глазам ладонь, внимательно всматривается в бездонную высь неба.
Наверное, это прежде всего самый искренний, самый естественный способ общения человека с человеком, тот трепетный настрой души, когда все воспринимается с полуслова, полувзгляда…
Подобные отношения установились у них с Надеждой Филаретовной, потому что она, как никто другой, сумела постичь суть его музыки, а через нее и его душу. Когда-то ему казалось, что Дезире Арто, Желанная, тоже сумела проникнуть в самую глубь души. Он был тогда молод, доверчив, полон несбыточных желаний. Теперь ему нужно одно — свобода, свобода и еще раз свобода.
Кажется, Надежда Филаретовна не собирается ее стеснять. Кому-то наверняка их отношения могут показаться ненормальными: он пользуется материальной поддержкой любящей его женщины, берет без зазрения совести у нее деньги, большие деньги, а она лишь благодарит его за это. Впрочем, в их отношениях он и сам еще многого не понимает. Ясно одно — он должен, он просто обязан не разочаровать в себе эту женщину, возлагающую на его композиторский талант такие огромные надежды.
Чайковский сидел в прохладной полутемной гостиной просторного дома в Вербовке, имении Давыдовых, испытывая ни с чем не сравнимое чувство удовлетворения после удачно завершенного труда. Казалось бы — пустячок, детские пьесы для начинающих пианистов, а сколько светлых минут радости принесла работа над ними. Он никогда не думал, что так увлечется, так ярко и отчетливо сумеет представить свое давно минувшее детство. Племянники и племянницы, дети Саши и Льва Давыдовых, наверно, очень обрадуются, особенно младшие, — для начинающих музыкантов нет почти ничего в мировой фортепьянной литературе. Однако ж не будем предвосхищать события.