Падает тропическая ночь

Пуиг Мануэль

— Нидия, невероятно, столько людей прошло через мою жизнь, а осталась у меня одна лишь ты.

— Как тебе не стыдно! А твои два сына?

— Один живет с женой и десятью кошками за тысячи километров, а другой, того хуже, женат на карьере.

— Бог тебя накажет, Люси, за то, что ты вечно недовольна.

— Я единственное у Бога прошу: если есть тот свет, мне бы там не оказаться одной. Но после этой жизни ничего нет, к счастью.

— Ясно, что ничего нет. Лучше бы

того света не было. Несправедливости хватает и на этом.

— Нидия, некоторым везет больше, или от судьбы никто не уйдет?

— Кому-то везет гораздо больше, и не потому, что они заслужили. Эмильсен никому зла не сделала, и что она получила в награду? Умерла в сорок восемь лет, дети даже недоучились, и вообще. Пойдем, прогуляемся, Люси?

— Ты что! У меня ноги подкашиваются, еле одолела лестницу, пока поднималась к соседке.

— Почему я не могу сидеть в четырех стенах? Только выйду и гораздо легче…

— Сегодня не можешь отвлечься от воспоминаний, да?

— Да, о том, как она, бедняжка, страдала перед смертью, и что было в клинике.

— От прогулок тебе полегче, правда?

— Почему так?

— Тогда пойдем, Нидия. Если Кука вздумает позвонить, перезвонит позже.

— Только надень туфли поудобнее.

— Нет, мне в любых больно.

— Захвачу жакет, вдруг посвежеет.

— Идем скорее, чем раньше выйдем, тем раньше вернемся.

— Не ной, Люси, тебе полезно подышать воздухом.

— На острове некуда было деться, приходилось вечером гулять.

— Тебе там очень понравилось, или второй раз не стоит ездить?

— Это для парочек, вечером некуда пойти, мне было скучно.

— Все говорят, там изумительно… так хочется поехать, правда. Съездим как-нибудь, Люси?

— Днем глаз не оторвать от такой божественной природы, но вечером нет света, представляешь, миленькое дело.

— По ее словам, там они были так счастливы.

— На отдыхе все очень обманчиво. Меня, чтобы разобраться в ее истории, больше интересовало, как шли дела здесь. А у нее одна песня — снова и снова рассказывать про остров.

— Сколько он ей не звонит?

— Давно.

— Бедная, жалко ее. Он больше не позвонит.

— Видишь, Нидия, всех этих охранников с оружием оплачивают частные лица. Здесь живут очень богатые люди, так что одной выходить вечером не страшно.

— Знаю. Служанка сказала: тут есть высокие военные чины. По-моему, она хотела втолковать мне именно это, только уж очень быстро говорит.

— Смотри, вон окно консультации, где свет.

— Звонка ждет.

— Может, уснула после успокоительного, с зажженным светом.

— ….

— Бедная Сильвия, сильно ее пробрало. Но

ты права: сама себя иллюзиями тешит. Когда он заявился к ней домой в первый и единственный раз, уже было ясно — все очень не просто. Но о том дне она никак не хочет распространяться.

— Тебе ничего не удалось выведать?

— Кое-что. Не знаю, может, мне кажется, но она что-то недоговаривает о том дне.

— Люси, пока не забыла, кто этот парень, что дежурит теперь по ночам у входной двери в ее доме?

— Ночной охранник.

— Простой швейцар?

— Да, он уже несколько месяцев, а все никак форму не выдадут. Красивый мальчик, правда?

— Я сейчас, когда его увидала, подумала: что-то есть в его глазах, как у дружка соседки.

— Не обратила внимания.

— Люси, как ты могла не обратить внимания на глаза этого парня?

— Не знаю, наверное, в Рио столько красивых людей, что я уже привыкла.

— Такой грустный взгляд, бедный мальчик. И он проведет всю ночь, не сомкнув глаз, в думах, не знаю уж о чем. У него, видно, очень большое горе.

— Но соседка не говорила, что у него грустный взгляд, у ее дружка.

— Я подумала, что у него такой взгляд, как у этого бедного парня.

— Может, это не грусть, иногда длинные изогнутые ресницы создают такое впечатление….Видишь, в этом доме живет высокий военный чин, о нем тебе говорила служанка.

— Ни разу не видела ни одного военного в форме на этой улице.

— Нидия, и ни на какой другой улице, столько лет здесь живу, ни разу ни одного не видела.

— Может, они не любят, когда их видят в форме.

— Ну да, так люди не догадываются, кто они такие.

— Но здесь они хоть не такие душегубы, как в Аргентине, или тоже?

— Вроде не такие.

— Скажи, Люси, соседкин тип такой же толстый, как тот прохожий?

— Да ты спятила. Знаешь, она про тот единственный день, когда он пожаловал к ней домой, всегда рассказывает о его приходе, но об уходе никогда.

— Ты говорила, он пришел утром, по крайней мере, пунктуально. Цветы хоть принес, или так?

— Главное, с большим энтузиазмом пришел, что может быть лучше? Я тебе говорила, она была почти не прибрана, едва причесана. Только лицо сполоснула. И видит: он возбужден, как будто бежал. И спросила об этом. А он ответил, мол, нет, просто волнуется, и все, так хотел ее видеть. И тут она, видно, улыбнулась, подала, наверное, какой знак, может, безотчетно, потому что он как набросится на нее, так и не отпустил. Почти без разговоров.

— Что ты говоришь, даже не верится.

— Ты обещала, что тебя ничего не будет шокировать!