Падди Кларк в школе и дома
Шрифт:
Я оглянулся — фу! Не пошла за мной — и перебежал на нашу сторону улицы. Какая она была красивая. Просто бесподобная! В воскресенье — и в джинсах. Наверное, сидит в засаде и сейчас меня цап-царап.
Я мешал мороженое ложкой, пока оно не растаяло. Сделал горочки, потому что волны уже растаяли. Мороженое сплошь порозовело. Обычно я ел маленькой ложечкой, чтобы растянуть удовольствие. Щёки загорелись, но не так сильно как первый раз. Кровь бухала в висках. Прямо перед глазами стояло, как выхожу, а там поджидает миссис Кирнан; обратится к мамане, расскажет ей про трусики, и папаня
Если я доем мороженое, а звонка всё ещё не будет, миссис Кирнан не придёт. Надо побороть искушение сглотнуть мороженое одним махом, есть спокойно, как обычно. Я всегда додал последний. Лизать стаканчик разрешалось. Звонка всё не давали и не давали. Я почувствовал, что дело сделано, задание выполнено, и щёки уже не горели. Стало очень тихо. За столиками остались одни мы. Я не смел глаз поднять на родителей.
— А можно носить джинсы в воскресенье?
— Нет, — ответил папаня.
— Когда как, — ответила мама, — Сразу после мессы нельзя, а вечером можно.
— А я говорю, нельзя!
Маманя глянула на него, как глядела на нас, застав за каким-нибудь хулиганством: даже печальнее.
— Да у ребенка и нет никаких джинсов, — проговорила она. — Он просто так спросил.
Папаня не ответил. И маманя ничего больше не сказала.
Маманя читала книжки. Обычно ночью. Мусолила пальцы, когда перелистывала, и мокрые отпечатки оставались в уголках страниц. Загибала уголки. Поутру я находил её закладку — клочок газеты — и отсчитывал, сколько страниц маманя прочла за ночь. Рекорд был сорок две.
Парты в нашей школе пахли церковью. Хенно велит уснуть — сложишь руки, уткнёшься лицом в ладони, и пахнет совсем как от церковных сидений. Приятно. Пряно и немножко вроде земли под деревьями. Я даже лизнул парту. Надо же, пахнет вкусно, а вкус на редкость противный.
Однажды Иэн Макэвой натурально уснул, когда учитель скомандовал «Усните!». Наш Хенно болтал в дверях класса с мистером Арнолдом, и велел нам сложить руки, уткнуться в них и уснуть. Он всегда так делал, если хотел было перекинуться с кем-то словцом или почитать газету. Мистер Арнолд носил локоны аж ниже подбородка. Однажды его показывали по телевизору в передаче «Концерт для полуночников»; он с двумя дамами и ещё с одним мужчиной играл на гитаре и пел. Мне разрешили посмотреть, хотя было уже поздно. Одна дама тоже играла на гитаре. Она с мистером Арнолдом стояла чуть позади, а другая пара — посередине. Рубашки у дам и мужчин были одинаковые, только мужчины все при галстуках, а дамы без галстуков, само собой.
— Да, недурная прибавка к учительскому жалованью, — сказал папаня.
Маманя сказала ему ш-ш.
Джеймс О'Киф двинул ногой по моему сиденью. Я успел приподнять голову и быстро обернулся к нему.
— Поджопничек, — ухмылялся Джеймс О'Киф. — передай дальше.
И уткнулся физиономией в руки.
Я сполз под парту, дотянулся ногой под сиденье парты Иэна Макэвоя, и пнул его. Иэн Макэвой не шевельнулся. Я снова пнул: без толку. Я сполз вниз, вытянул ногу подальше и лягнул Иэна Макэвоя под колено. Даже не ворохнулся, придурок. Я сел ровно, переждал немножко и повернулся к Джеймсу
— Макэвой дрыхнет.
Джеймс О'Киф кусал рукав свитера, чтобы не заржать. Наконец-то не он вляпался, а кто-то другой.
Мы ждали. Шикали друг на друга, чтобы не разбудить Иэна Макэвоя, хотя так или иначе почти не шумели.
Хенно закрыл дверь.
— Сядьте прямо.
Мы немедленно сели прямо и стали есть глазами Хеннесси: что он устроит, когда заметит Иэна.
Английский язык; правописание. Хенно положил на стол свой кондуит. В этот кондуит он ставил все отметки, в пятницу сосчитывал их вместе и пересаживал нас «согласно результатам». Тех, у кого оценки лучше, сажали у окна, а плохих учеников куда-нибудь назад, поближе к вешалкам. Я обычно оказывался где-то в середине, а иногда и спереди. Сзади сидящим достаётся произносить по слогам самые трудные слова, а из таблицы умножения их спросят не трижды одиннадцать, а одиннадцатью одиннадцать или одиннадцатью двенадцать. Если, подсчитав оценки, посадят в задний ряд, выбраться обратно уже нелегко, и записки тебе посылать перестанут.
— Средиземное.
— С-р-е-д…
— Это легко, дальше давай.
— и-з…
— Дальше.
Лайам есть Лайам, он уже и сам приготовился ошибиться. Обычно он сидел за моей спиной или в боковом ряду около вешалок, но во вторник вдруг получил десять из десяти по арифметике и сидел впереди меня и Иэна Макэвоя. Я получил всего-то шесть из десяти, потому что Ричард Шилс не дал списать. Ну, да я его размазал по стенке потом.
— е-м-е-н-ное…
— Неправильно. Ты червяк. Кто ты?
— Червяк, сэр.
— Теперь правильно, — сказал Хенно, — Безобр-разие! — и отметил ошибку Лайама в своем кондуите.
По пятницам Хеннесси не только пересаживал нас по-новому, но ещё и порол: для аппетита, как сам усмехался. Не люблю, мол, постного, рыба в горло не лезет, пока не пропишу вам горячих. Ошибка — удар. А ремень он вымачивал в уксусе целые летние каникулы.
Теперь Кевин, за ним Макэвой.
— С-р-е — бормотал Кевин, — д-и-з-е…
— Так-так…
— м-н-е-е…
— Безобр-разие! Мистер Макэвой.
Но мистер Макэвой дрых без задних ног. Кевин, сидевший с ним за одной партой, позже клялся и божился, что Иэн улыбался во сне.
— Бабу во сне видит, — прошептал Джеймс О'Киф.
Хенно вскочил и вытаращил зенки на Иэна Макэвоя, через голову Лайама, который сразу же пригнулся от ужаса.
— Он, сэр, уснул, — стал объяснять Кевин, — Разрешите, сэр, разбудить?
— Нет, ни в коем случае, — сказал Хенно шёпотом и приложил палец к губам, призывая к тишине.
Мы заёрзали, зашушукались. Хенно осторожно подкрался к Иэну Макэвою. Мы наблюдали за учителем во все глаза — он явно не был настроен на шутки.
— Мис-тер Макэвой!!
Ничуть было не смешно; совсем не хотелось смеяться. Волна воздуха коснулась меня: это рука Хенно взлетела и со всей силы хлопнула Иэна Макэвоя по шее. Иэн Макэвой проснулся, ахнул и застонал страшным голосом. Я не мог глянуть в его сторону, смотрел лишь на Кевина. Он был бледен и так стиснул зубы, что нижняя губа задралась выше верхней.