Падение башен. Нова

Дилэни Сэмюэль Р.

— Сети, — задумчиво произнес Катин. Он облокотился на поручень. — Гигантская цепь, протянувшаяся среди звезд, сквозь время… — он говорил тихо и неторопливо. Нетрайдеры исчезли. — Моя теория: если представить общество как… — он быстро взглянул в направлении звука, похожего на дуновение ветра.

Мышонок достал свой сиринкс. Серые огни сталкивались и качались, выходя из-под смуглых, подрагивающих пальцев.

Сквозь свечение тумана сверкали золотые сети, обволакивая шеститоновую мелодию. Воздух был звенящим и прохладным, был запах ветра, но самого ветра не ощущалось.

Три, пять, дюжина пассажиров собрались вокруг. Вверху над ними снова появились нетрайдеры и кто-то, понявший, что подтолкнуло парня,

начал было: — Ох-х-х-х, я понимаю, что он… — и остановился, потому что то же самое начал говорить кто-то другой.

Конец.

— Это было просто великолепно!

Мышонок поднял голову. Тай была полускрыта Себастьяном.

— Благодарю, — он усмехнулся и стал затискивать инструмент обратно в футляр. — О. — Он что-то увидел и снова поднял голову. — У меня есть кое-что для тебя. — Он сунул руку в футляр. — Я нашел ее на полу в «РУХЕ». Мне кажется… ты выронила ее?

Он взглянул на Катина и постарался убрать с лица сосредоточенность. Потом взглянул на Тай и рот его раздвинулся в отражении ее улыбки.

— Я тебя благодарю, — она положила карту в боковой карман кофты. — Ты этой картой любовался?

— А?

— Ты на любой карте достичь можешь медитации?

— Ты это делал? — спросил Себастьян.

— А, да. Я очень долго смотрел на нее. Я и капитан.

— Это хорошо. — Она улыбнулась.

Но Мышонок уже возился с ремнем.

В Фениксе Катин спросил:

— Ты, в самом деле не хочешь идти?

Мышонок снова возился с ремнем футляра.

— Нет.

Катин пожал плечами.

— Я думал, тебе там понравится.

— Мне уже приходилось видеть музеи. Я хочу немного побродить.

— Ну, — сказал Катин, — тогда о’кей. Увидимся, когда вернемся в порт. — Он повернулся и побежал по каменным ступеням за капитаном и остальными. Они ступили на движущуюся ленту дороги и она понесла их сквозь скалы к сияющему Фениксу.

Мышонок глядел вниз, на туман, запутавшийся в сланцах. Большие краулеры — с такого они только что высадились — стояли на якорях слева, меньшие покачивались справа. Мосты, выгибающиеся между гор, пересекали ущелья, тут и там раскалывающие плоскогорье.

Мышонок тщательно поковырял в ухе и побрел прочь.

Юный цыган старался большую часть своей жизни прожить с помощью глаз, ушей, носа, пальцев рук и ног. И по большей части он в этом преуспевал. Но иногда — как, например, на «РУХЕ» во время гадания Тай, или в разговорах с Катином — он был вынужден признать, что то, что случалось с ним в прошлом, влияет на его действия в настоящем. Затем пришло время самоанализа. И после этого он обнаружил в себе старый страх. Теперь он знал, что страх имеет две причиняющие ему боль оболочки. Одну боль он мог еще как-то успокоить, касаясь чувствительных пластин своего сиринкса. Чтобы успокоить вторую, требовалось вполне конкретное самовнушение. Он подумал:

Восемнадцать, девятнадцать?

Может быть. Во всяком случае, прошло уже три года после, как его называют периода становления личности. Я могу быть избран в созвездии Дракона. Впрочем, я никогда к этому особенно не стремился. Я не стремился также снова прокладывать свой путь между скальными причалами чужих портов. Куда ты идешь, Мышонок? Где ты был и что будешь делать, когда достигнешь цели? Сядешь и поиграешь немного? Только это должно означать нечто большее. Да. Это что-то значит для капитана. Пожелайте, чтобы я смог увидеть это в небесном свете. Я почти смог, когда услышал его просьбу. Кто еще мог заставить мою арфу воспроизводить солнце? Большой огонь это должен быть. Слепой Дэн… я задумался, на что это похоже. Не хочешь разве провести пять пятых своей жизни с целыми руками и глазами? Зарыться в гору, спать с девушками и делать детей? Нет. Удивлюсь, если Катин счастлив со своими теориями и заметками, заметками и теориями. Что будет,

если я попытаюсь играть на сиринксе точно так же, как он возится со своей книгой? мыслями и измерениями? Одно хорошо: у меня не было бы времени задавать эти дурацкие вопросы. Как например: что думает обо мне капитан? Он перешагнул через меня, засмеялся, подобрал Мышонка и опустил его к себе в карман. Но это должно означать нечто большее! Капитан гоняется за своей идиотской звездой. Катин нанизывает на проволоку слова, которые никто не слушает. Я, Мышонок? Цыган с сиринксом, изменяющим голосовые связки. Что до меня, так мне этого недостаточно. Капитан, куда вы меня ведете? Смелее. Будьте уверены, я пойду. Нет другого такого места, где бы мне хотелось быть. Думаете, я пойму, кто я такой, когда мы доберемся туда? Или умирающая звезда в самом деле может дать столько света, чтобы я смог увидеть…

Мышонок сошел с очередного моста, большие пальцы — в карманах брюк, глаза опущены.

Звон цепей.

Он поднял голову.

Цепи наматывались на десятифутовый барабан, теряющий свои очертания в тумане. На скале перед раздевалкой мужчины и женщины возились с гигантской машиной. Управляющий лебедкой человек, сидящий в кабине, был все еще в маске. Из тумана поднималось запутавшееся в сети животное, хлещущее своими плавниками-крыльями. Цепи грохотали.

Аэролат (или, может быть, аквалат) был двадцати метров длины. Меньшие лебедки опускали свои крючья. Нетрайдеры, стоя по бокам животного, придерживали их.

Мышонок двинулся сквозь толпу людей посмотреть на пропасть и услышал как кто-то сказал:

— Алекс ранен.

Ворот остановился и на помосте появились пять человек.

Зверь уже затих. Волоча сети легко, словно паутину, они освободили секцию колец. Нетрайдер в центре покачнулся.

Тот, кто поближе, уронил свою секцию, покалеченный нетрайдер привалился к голубому боку.

— Подержи там, Бо!

— Все в порядке! Держу!

— Поднимай его потихоньку!

Мышонок глядел вниз, в туман. Первый нетрайдер достиг скалы, кольца загремели по камню в десяти футах. Он подошел, волоча за собой свою сеть. Затем он развязал ремни на запястьях, отключил разъемы на руках, опустился на колени и отключил нижние разъемы на потных лодыжках. Теперь он взвалил сеть на плечо и поволок ее через док. Туманные поплавки все еще принимали на себя большую часть веса сети, позволяя ей плыть в воздухе. Без них, — подумал Мышонок, — даже беря в расчет несколько более слабую гравитацию, вся эта ловушка весила бы, наверное, несколько сотен фунтов.

Еще трое нетрайдеров, поднимаясь от обрыва, — у двоих выбивающиеся из-под масок волосы были влажными и прямыми, у третьего — красными и завивающимися в кольца — волокли свои сети. Алекс ковылял между своими товарищами.

Следом шли еще четверо. Светловолосый коренастый мужчина как раз отсоединял сеть от левого запястья, когда поднял взгляд на Мышонка. Красные светофильтры его черной маски качнулись, когда он тряхнул головой.

— Эй, — гортанно произнес он, — на бедре твоем что? — Свободная рука откинула длинные волосы.

Мышонок поглядел вверх и вниз.

— А?

Человек пнул сеть, соскользнувшую с левой ноги. Правая нога была босой.

— Сенсо-сиринкс, а?

Мышонок улыбнулся.

— Да.

Мужчина кивнул.

— Парня однажды, кто как дьявол играть мог, я знал…

Он остановился, голова его опустилась. Он просунул большой палец под маску. Респиратор и светофильтры, отойдя в сторону, открыли лицо.

Когда это случилось, Мышонок почувствовал, что у него запершило в горле. Это было одной из сторон его речевого дефекта. Он стиснул челюсти и приоткрыл губы, потом — наоборот. Трудно, однако, при этом что-нибудь сказать. Он попытался изобразить на лице вопрос, но из горла у него непроизвольно вырвался хрип;