Падение Берлина, 1945
Шрифт:
В самом Берлине отношение немцев к русским оказалось совершенно неоднозначным. Берлинцы были озлоблены грабежами и насилием, творящимися над ними, но в то же время у них возникало чувство удивления и благодарности за те усилия, которые Красная Армия предпринимала, чтобы накормить их. Нацистская пропаганда на протяжении долгого времени вдалбливала немцам в голову, что после прихода советских войск они будут постоянно голодать. Генерал Берзарин, который подходил и разговаривал с немцами, стоящими в очереди к русской полевой кухне, вскоре стал для них таким же героем, каким он был для своих собственных солдат. Смерть генерала, произошедшая спустя небольшой промежуток времени в результате управления мотоциклом в нетрезвом виде, послужила причиной возникновения среди берлинцев
Немцы были удивлены даже и такими формами оказания им продовольственной помощи, которые нельзя назвать чисто альтруистическими. Зачастую красноармейцы приходили в квартиры берлинцев с каким-нибудь куском сырого мяса и просили их приготовить его для еды в обмен на то, что они поделятся с ними частью готового блюда. Подобно большинству солдат, они хотели "сидеть за столом" в настоящей столовой и в настоящем доме. С собой они всегда приносили алкоголь. Во время еды все должны были пить "за мир". Но после этого уже следовал тост "за женщин".
Пожалуй, самой большой ошибкой германских чиновников в Берлине было то, что перед приходом Красной Армии они не позволили уничтожить все запасы алкогольных напитков. Существовало мнение, что пьяный противник просто не сможет нормально сражаться. Однако, к несчастью для женской половины горожан, алкоголь был именно тем предметом, который прибавлял красноармейцам куража во время осуществления актов насилия. Более того, он давал им возможность с надлежащим размахом отпраздновать конец тяжелейшей войны.
Празднование советскими солдатами победы над врагом отнюдь не означало, что простые немцы могут вздохнуть свободней и расслабиться. Для многих красноармейцев изнасилование берлинских женщин стало неотъемлемым продолжением радостного веселья. Молодой советский инженер, занимавшийся любовью с одной восемнадцатилетней немкой, услышал от нее рассказ о том, как в ночь на 1 мая офицер Красной Армии изнасиловал ее. При этом офицер засунул ей в рот дуло пистолета, вероятно для того, чтобы она и не думала сопротивляться{934}.
Немецкие женщины вскоре осознали, что по вечерам, во время так называемых "часов для охоты", на улицах города лучше было не появляться. Матери прятали молодых дочерей по чердакам и подвалам. Сами они отваживались ходить за водой только ранним утром, когда советские солдаты еще отсыпались после ночных пьянок. Будучи пойманными, они зачастую выдавали места, где прятались их соседи, пытаясь тем самым спасти собственных отпрысков{935}.
Берлинцы помнят пронзительные крики по ночам, раздававшиеся в домах с выбитыми окнами. По оценкам двух главных берлинских госпиталей, число жертв изнасилованных советскими солдатами колеблется от девяноста пяти до ста тридцати тысяч человек. Один доктор сделал вывод, что только в Берлине было изнасиловано примерно сто тысяч женщин. Причем около десяти тысяч из них погибло в основном в результате самоубийства. Число смертей по всей Восточной Германии, видимо, намного больше, если принимать во внимание миллион четыреста тысяч изнасилованных в Восточной Пруссии, Померании и Силезии. Представляется, что всего было изнасиловано порядка двух миллионов немецких женщин, многие из которых (если не большинство) перенесли это унижение по нескольку раз{936}. Подруга Урсулы фон Кардорф и советского шпиона Шульце-Бойзена была изнасилована "по очереди двадцатью тремя солдатами"{937}. Позднее, находясь уже в госпитале, она накинула на себя петлю.
Реакция немецких женщин на изнасилование была тем не менее различной. Для многих молодых девушек этот факт стал тяжелейшим психологическим шоком, который всю оставшуюся жизнь оказывал влияние на их поведение. Им было чрезвычайно трудно вступать в нормальные половые отношения с мужчинами. Более пожилые женщины, как правило матери, думали в первую очередь не о себе, а о своих дочерях, поэтому акты насилия не наносили им столь тяжелой душевной травмы. Остальные женщины просто-напросто старались стереть из памяти ужас пережитого. "Я должна была подавить в себе многое, чтобы продолжать жить"{938}, - замечала одна немка, отказываясь говорить о своем горьком опыте. Те
Крепкое чувство цинизма также немало помогало берлинцам. "Все - значит, все, - отмечала автор анонимного дневника 4 мая. - Мы постепенно начинаем смотреть на акты насилия с определенной долей юмора, хотя этот юмор достаточно черный"{940}. Берлинцы замечали, что "Иваны" любят охотиться за полными женщинами. Этот факт вызывал у многих скрытое удовлетворение. Те дамы, которые умудрились не потерять в весе за последние полуголодные месяцы, являлись, как правило, женами партийных функционеров и других представителей привилегированных сословий.
По мнению автора дневника, изнасилование стало таким опытом, который приобрел уже всеобщую коллективную окраску. Поэтому он перестал быть фактом сугубо личного переживания. Женщины не стеснялись говорить об этом между собой. Однако возвратившиеся домой мужчины всеми мерами пытались запретить всякое упоминание о тех вещах, которые творились дома за время их отсутствия. Жены быстро осознали, что откровенный рассказ о том, что им пришлось пережить, причинял мужьям острую боль. Мужчины же, которые в то время находились в городе, взваливали на себя всю тяжесть вины, поскольку не смогли предотвратить насилия. Ганна Герлиц уступила двум пьяным советским солдатам ради спасения жизни мужа, равно как и своей собственной. "Чуть позднее, - писала она, - я постаралась утешить мужа и восстановить его душевные силы. Но он плакал, как ребенок"{941}.
Мужчины, которые возвратились домой сразу после войны, либо те, которых быстро отпустили из лагеря для военнопленных, казались эмоционально замороженными и часто совершенно не воспринимали информации о том, что их жены или любовницы стали жертвами изнасилования. Многие немцы, которые находились в лагерях более длительное время, в результате тяжелой работы и недоедания превращались в сексуально неполноценных людей{942}. Представить подобные сцены они были не в состоянии. С другой стороны, Урсула фон Кардорф слышала о том, что один молодой аристократ немедленно прервал все отношения с возлюбленной, когда узнал, что она была изнасилована сразу пятью советскими солдатами{943}. Женщина, автор анонимного дневника, передавала реакцию своего бывшего любовника, который, вернувшись домой, неожиданно узнал все подробности творившегося в их доме кошмара. "Вы превратились в бесстыдных сук! - кричал он. - Все вы стали ими. Я не намерен выслушивать все эти истории. Вы потеряли все свое естество, свое доброе имя!"{944} Когда же женщина дала ему почитать собственный дневник и тот узнал, что ей пришлось пережить за все это время, мужчина посмотрел на свою любовницу так, словно принял окончательное решение. Пару дней спустя он вышел из дома, сказав, что пойдет поищет каких-нибудь продуктов. Больше она его никогда не видела.
Молодая девушка, ее мать и бабушка - все они стали жертвами изнасилования в своем доме, находящемся на окраинах Берлина. Тем не менее они нашли достаточно оригинальную форму успокоения душевного состояния. Женщины сумели убедить самих себя, что, если бы в доме на тот момент находился сам хозяин (погибший на фронте), его, несомненно, застрелили бы русские при попытке защитить их честь{945}. Однако на самом деле лишь очень немного немецких мужчин проявили в то время мужество, спасая честь своих женщин. Так, скончался от удара бутылкой по голове известный актер Гарри Либке, пытавшийся спрятать в своей комнате молодую девушку. Но этот случай относится скорее к разряду исключений. Автор анонимного дневника, находясь в очереди за водой, услышала потрясающий рассказ соседки. По ее словам, когда русские солдаты вытаскивали эту женщину из подвала, живущий в том же доме мужчина говорил ей: "Иди, иди ради Бога! Ты всем нам создаешь одни только неприятности"{946}.