Падение царского режима. Том 5
Шрифт:
Председатель. — Это несколько позже, в 1913 году.
Золотарев. — А это, виноват, когда?
Председатель. — 24 ноября 1912 года. Вы помните, это дело было исключительное. Оно очень беспокоило не только ведомства министра внутренних дел и юстиции, но и весь совет министров, который был созван летом. Так что это дело — незаурядное дело.
Золотарев. — Поэтому странно, что я забыл о нем. Я об этой стадии забыл. То, что вы изволите говорить, летом — это было тогда, когда был запрос, этот момент я помню. Это был момент незаурядный, — в 1913 году, а что у меня были переговоры с министром юстиции, не помню.
Председатель. —
Золотарев. — Приблизительно, конечно, если имеются документы.
Председатель. — Это резолюция Белецкого, не ваша, но написана: доложено товарищу министра внутренних дел. Самая резолюция так вытекает из обихода департамента полиции, что, несомненно, она подлинная. Мы говорили вообще о секретных сотрудниках. Теперь уже оказывается, что секретными сотрудниками могут быть кандидаты в каторжные работы. Так что вопрос законности пользования секретным сотрудничеством здесь ставится уже в несколько более узкой, но в высшей степени рельефной форме использования будущих или в прошлом политических преступников, по крайней мере, таких лиц, которые, по мнению судебной власти, подлежат суду за политические преступления. Так что незаконность вступает в свою новую фазу уже вдвойне незаконной.
Золотарев. — Я сожалею, что память ослабела: за количество всех этих лет такая масса бумаг прошла и резолюций. Через пять лет если бы меня спросили, я бы сказал и мог бы дать точные объяснения. Имеется указание, что я дал такую резолюцию. Почему она была дана, это совершенно ускользнуло из моей памяти. Шорникову я знаю, знаю, что это дело имело значение. Но вы сами говорите, что это обсуждалось в совете министров, значит, ничего не было скрытого, этот вопрос шел дальше и выяснялось, как быть и как поступить с Шорниковой.
Председатель. — Меня интересует не участие в этом деле совета министров, а вопрос опять-таки с этой законностью. Вопрос о том, кто совершил это преступление, — есть ли это преступление, это вопрос дальнейшего, — но как обстоит здесь дело с законом? Не имеет же департамент полиции экстерриториальных прав, — для всех закон — для него не закон?
Золотарев. — Не могу сказать, потому что не могу припомнить обстоятельств. Дело Шорниковой разбиралось до меня, а окончилось после меня. Так что я не могу сказать, какой тут был момент. Здесь из этой резолюции я вижу, напротив, сделано распоряжение, чтобы ее не принимать. Что же тут в этом дурного, чтобы ее не принимать? Что тут противозаконного, что сказано не принимать ее в секретные
Председатель. — Это очень хорошая вещь, но как обстоит дело с другим? Таким образом, одной рукой департамент полиции разыскивает политического преступника, а другой рукой, осведомившись о том, что это политическая преступница, разыскиваемая уже несколько лет, эти несколько лет тратит на то, чтобы секретно сотрудничать в органе департамента полиции, и разыскивается за это время секретными циркулярами департамента полиции. И высшие чины министерства внутренних дел, с одной стороны, делают распоряжения о том, чтобы ее задержать и отдать в руки судебной власти, а с другой стороны, не делают распоряжения о том, чтобы было произведено расследование законности действия тех лиц, которые политического преступника держат в качестве секретного сотрудника.
Золотарев. — Нужно было бы привлечь тех лиц. Я думаю, что относительно самой Шорниковой и помню, что насчет Шорниковой сообщалось министру юстиции, где она находится. А что не возбуждено дело, я не знаю. Вообще дела должностные возбуждались в определенном порядке. Может быть, что-нибудь было возбуждено в дисциплинарном порядке или производились расследования относительно неправильных действий, допущенных этими лицами.
Председатель. — Вы великолепно знаете, что этого ничего не было и, главное, не могло быть, потому что система была такова, что эта самая Шорникова в то время, как те люди, которых она провоцировала, были в каторге, получала жалованье от правительства. Так что система заключалась в том, что ее подсудность по преступлению, за которое грозит каторга, являлась не недостатком, а достоинством. Может быть, ей за это жалованье прибавили! Система заключалась…
Золотарев. — Но система не исключительная, а система, которая практиковалась очень долгое время и в которой практикуется вопрос усмотрения; возбуждение преследования существует относительно политических дел. [43]
Председатель. — Тут должностное преступление есть. Вы все время говорите об административной гарантии. Но вы были обязаны наблюдать за начальником охранного отделения, и от вас же зависело вести дознание по этому поводу.
43
«политических», надо: «должностных».
Золотарев. — Вот я и говорю, что ничего не знаю по этому поводу.
Председатель. — Я могу наверное сказать, что по делу нет этого дознания. А затем, как же быть дознанию, когда вы, по инструкции, заставляли секретных сотрудников внедряться в эти организации? Это должно быть поощрено при существующей системе. Вы знаете из этого дела, когда она бежала и когда судебные власти разыскивали ее, ей из сумм департамента полиции давались деньги для внесения залога в винную лавку, где она была потом сиделицей. Затем департамент полиции выхлопатывал свидетельства о благонадежности, чтобы она могла быть сестрой милосердия.
Золотарев. — По закону, раз она раскрыла деятельность преступного сообщества по 127 ст. угол. улож., она не отвечает за свое преступление и наказанию не подвергается.
Председатель. — Во-первых, если бы это было, то это не причем, потому что судебным властям она не являлась и судебными властями она не была в качестве обвиняемой привлечена. А затем 127 ст. во 2-й части читается совершенно обратно тому, как вы утверждаете. Здесь сказано, что участник противозаконного сообщества, ст. 124 и 126 предусмотренного, однако же не ст. 102. Значит, к ст. 102 она не имеет никакого отношения… (читает). Все это не имеет отношения к преступлению, предусмотренному 102 ст.